– И ты удивлена?
– Я удивлена, что ты предупредил меня, – сказала она.
Лука потянулся за пачкой сигарет, выложил две на стол. Одну он зажал между губ. Другую он скользящим ударом отправил ей.
Яэль посмотрела на нее, пытаясь представить себе, как что-то столь компактное и белое может пахнуть настолько ужасно.
– Фюрер не одобряет.
– Теперь ты так к этому относишься? – Лицо Луки заострилось: глаза, губы, все. В нем Яэль увидела правду: Адель взяла бы сигарету.
Если Адель когда-то курила, то это был очень большой секрет. Этой информации не было в деле девушки. И Яэль не видела ее с сигаретой ни разу за время всех своих слежек. В ее квартире не было даже запаха…
– Ты сделала многое, чего я не ожидал, но стать леммингом? – Лука вытащил из куртки спичечный коробок. – Что, потребовался всего один вальс с герром Гитлером, чтобы превратить тебя в его прихвостня с арийской моралью?
Глаза Яэль скользнули к Железному кресту на шее Луки. Он был тусклым от дорожной пыли, грязный, как и все остальное.
– Как будто ты участвуешь в этой гонке не затем, чтобы завоевать благосклонность фюрера?
Юноша щелкнул языком, его голова затряслась, когда он вытаскивал спичку из коробка.
– Я думал, ты лучше меня знаешь. Опять же, я думал, что лучше знаю тебя… Вы довольно скользкая штучка, фройляйн. Созданная из лжи и зла, и не столь приятного естества.
– Хватило ума самому сочинить такой стишок? – спросила она.
– Умно, не правда ли? Может, после этого я стану поэтом. – Лука чиркнул спичкой о столешницу. – Я предупредил тебя о маленьком трюке твоего брата с супом, потому что хочу, чтобы ты осталась в этой гонке. Дорога долгая и тяжелая, фройляйн. На ней не выжить без союзников. Как я уже сказал господину Вольфу: я планирую держать тебя поблизости.
– Ты надеешься на меня, как на своего союзника?
– Надеюсь? – Спичка Луки погасла от его смеха. Он и не подумал зажечь другую. Незажженая сигарета покачивалась в уголке его рта. – Я надеюсь на тебя до тех пор, пока не смогу бросить. Но мы нужны друг другу. Даже если ты думаешь, что я этого не стою.
Его слова поразили ее. Они заставили Яэль вспомнить выражение его лица, когда она их сказала. Вздрагивание, которое соединилось с кровотечением у него из носа, когда она оттащила разъяренного Феликса.
Она его обидела.
Подобную боль нанес не враг. Нет, выражение лица Победоносного Луки было искривлено эмоцией гораздо более туманной, более серой.
(Разбитое сердце?)
У Луки Лёве тоже были трещины. И сквозь них Яэль мельком разглядела что-то… Этот юноша был чем-то большим, чем просто буквы и снимки в обернутом в манильскую бумагу кратком очерке. Больше, чем просто бойкие слова и ухмылки. Больше, чем просто Победоносный, образцовый представитель Рейха.