А капитан вдруг замер в каком-то па, потом хлопнул рулевого по плечу, глянул на компас, сказал «так-держать» и пошёл к себе в каюту.
Гамаки капитан не любил, у него в каюте, несмотря на тесноту, было сооружено дощатое ложе. В гамаках спали матросы, потому что «Архистар был торговый корабль, а не прогулочный, и места для всех было ужасно мало. Да и в ту пору матросы на любом корабле спали в гамаках, причём спали в две смены: когда одна смена несла вахту, вторая в это время отдыхала. Когда же команда бывала недовербована, то матросам приходилось выстаивать и по две вахты подряд. В бурю по тревоге, конечно, выбегала наверх вся команда.
В хорошую погоду жизнь у моряка ещё была сносной. Но когда налетал зимний шторм, и рангоут начинал скрипеть и стонать, а верхушки мачт кружиться, когда палуба от морской ледяной воды становилась скользкой, как облитая салом, когда корабль то скакал по волнам, то давал резкий крен – вот тогда для того, чтобы взять рифы на гроте, самой высокой мачте корабля, нужны были нечеловеческие силы. Но даже в бурю все члены экипажа оставались на своих местах, если только море не распоряжалось по-своему.
Матросы на кораблях жили в форпике, находившемся впереди фок-мачты – самой первой мачты корабля: здесь сильнее всего ощущалась качка. Корабельное начальство размещалось на корме, сзади, там же хранилась провизия, бочонки с ромом и оружие с боеприпасами. Такое противопоставление было источником постоянной напряжённости в отношениях на кораблях того времени, что вело, как правило, к бунту.
На «Архистар», под каютой капитана тоже было отведено место для хранения оружия. Тут же, на корме, размещались каюты доктора и мистера Трелони, чем последний был исключительно доволен – он постоянно находился под присмотром медицинской науки.
****
Войдя к себе, капитан швырнул треуголку в сторону, как был в сапогах, повалился на койку, потянулся счастливо, мечтательно полежал немного, а потом, не заметив как, уснул…
Снилось ему, что пробирается он с опаской по тёмному лесу, раздвигая ветки деревьев и стараясь разглядеть хоть что-то впереди. Были ли на ветках листья, ему не запомнилось, но, наверное, были, потому что он не обратил на это внимания, да и холодно или по-осеннему сыро в лесу не было, просто было темно и страшно. Так он и шёл зачем-то довольно долго, пока не заметил лежащего под кустом щенка. Тот смотрел на него отчаянно влажными агатовыми глазами и уже полз к нему на брюхе, маленький и жалкий, скуля, вертя хвостом, захлёбываясь от визга и от радости, а потом потянулся и лизнул присевшего перед ним на корточки Дэниэла в лицо…