— Что, интересно? — спросил поп. — Может, тоже попляшешь? Смотри, другие ребята…
— Да нет, неохота мне плясать, — ответил я.
Поп протянул мне кусок марципана. Я отказался. В селе попа не любили. Однажды зимой я видел, как он стрелял из двустволки по воробьям, чтобы не клевали его суджук[22]. Все село знало, что он жестокий человек. Поп давно следил за отцом и его товарищами.
— Когда твой отец приходил в прошлый раз, он, кажется, принес тебе губную гармошку? — спросил поп.
У меня бешено забилось сердце, а в горле застрял ком. Я испугался. Неужели они пронюхали о приходе отца и его товарищей? Сверток в моей руке начал дрожать.
— Он не приходил домой, — ответил я. — Никто его не видел и ничего не слышал о нем.
Полицейский позвал меня с собой, обещая дать шоколаду, но я отказался и поспешил домой. С трудом сдерживал себя, чтобы не побежать. На душе было тревожно. Я рассказал отцу, что случилось там, на площади, и он решил, что надо уходить…
Тогда я видел отца в последний раз.
Несколько дней спустя у нас произвели тщательный обыск. Явились посреди ночи. Перевернули постели, вспороли матрацы. Один полицейский, схватив маму за косы, потащил ее по лестнице на чердак.
Тетя Недялка с детьми жила в другой половине дома, и нас разделял только коридор. Когда маму затолкали на чердак, я бросился к Станчо и Ленке, но вслед за мной вошел тот самый полицейский, которого я встретил тогда вместе с попом Делевым на площади. И опять он задал тот же вопрос — о губной гармошке.
— Где эта твоя музыка? — спросил он. — Научился ты играть на ней?
Только после 9 сентября мы поняли, почему они все об этой гармошке расспрашивали. Когда партизаны напали на Кьошку, отец задержал одного егеря из свиты царя. У него отобрали одежду и оружие. Егерь потом сказал полицейским, что один из партизан передал отцу губную гармошку.
Я ничего не ответил тогда на вопрос полицейского.
На рассвете нас увели в столярное училище. Привели и других арестованных. Потом нас посадили на какие-то длинные машины и отвезли в полицейское управление в Пещеру. Затолкали в подвал. Там мы встретились с моим братом Георгием. Его арестовали в гимназии в Пещере и отвели в полицию раньше нас. Тогда я увидел и Димитра Чолакова. Его провели по коридору с завязанными глазами и скрученными руками. С уголков его губ стекала кровь. Я вскрикнул. Бай Димитр понял, что здесь есть люди.
— Воды… Воды… — простонал он. — Дайте мне воды.
Его втолкнули в одну из камер в конце коридора.
Вечером нас погрузили в товарные вагоны и отвезли в Пловдив. На площади перед вокзалом стояло с десяток полицейских.