– Но это не канализация, – заметил я.
– Канализация дальше. А это воздухоотвод. Слышишь, какая вонь?
Я наклонился к отверстию и принюхался. И правда, воняло гадостно. Но после всех прелестей Подземелья даже запах канализации казался родным. И ветер из отверстия наконец-то был настоящий.
Внезапно земля мелко задрожала: из отверстия донесся далекий грохот электрички. Секунд через десять-пятнадцать затих, точно закрыли кран. Ошибки не было. Это выход.
– Наконец-то! – сказала она. И поцеловала меня в шею. – Как самочувствие?
– Не спрашивай, – ответил я. – Я и сам не пойму.
Она полезла в отверстие первой. Пухлый зад исчез в дыре, и я последовал за ней. Какое-то время мы ползли по узкой трубе. Мой фонарик не высвечивал впереди ничего, кроме ее икр и задницы. Эти икры напоминали белые и гладкие кабачки, а пухлые ягодицы, облепленные мокрой юбкой, жались друг к дружке, как беззащитные дети.
– Эй! Где ты там? – крикнула она.
– Здесь! – отозвался я.
– Тут чей-то ботинок!
– Какой еще ботинок?
– Черный, кожаный, мужской. Только правый.
Я тоже увидел ботинок. Очень старый, без каблука. На носке засохла белая грязь.
– Откуда он здесь?
– А ты как думаешь?
Поскольку больше смотреть было не на что, я полз вперед, разглядывая край ее юбки. Иногда он задирался, обнажая белую, не запачканную полоску кожи. В том самом месте, где женщины когда-то закрепляли чулки. Оставляя неприкрытыми пять сантиметров между чулками и поясом. Разумеется, в те времена, когда еще не придумали колготок.
Эта полосочка голой кожи вдруг возбудила во мне старые воспоминания. Еще из времен, когда все слушали Джими Хендрикса, «Крим», «Битлз» и Отиса Реддинга.[77] Я попытался насвистеть первые строчки из «Я разваливаюсь на куски» Питера и Гордона.[78] Славная была песня. Немного сентиментальная. Но уж всяко лучше, чем этот чертов «Дюран Дюран». Хотя, возможно, я просто состарился: эта песня была хитом лет двадцать назад. Двадцать лет назад никто и представить себе не мог такую вещь, как колготки.
– Чего ты там рассвистелся? – крикнула она.
– Сам не знаю. Захотелось вдруг.
– А что за мелодия?
Я сказал ей название.
– Никогда не слыхала.
– Эту песню пели, когда тебя еще не было.
– А о чем песня-то?
– О том, что я разваливаюсь на куски и подыхаю.
– Ну и зачем тебе насвистывать такую песню?
Я немножко подумал, но убедительной причины не нашел. Как-то само всплыло в голове.
– Черт меня знает, – признался я.
Пока я придумывал, чего бы понасвистывать взамен, мы выбрались в канализацию – бетонную шахту диаметром метра полтора. По дну тек мутный ручей сантиметра два глубиной. Над водой по трубе расползались какие-то твари, скользкие и мокрые, точно мох. Вдалеке, натужно гудя, пронеслась электричка, и по стенам заплясали тусклые желтые сполохи прожекторов.