– Дураки они зайцами через канавы прыгать! – рассмеялся Григорий булькающим из-за прерывистого дыхания смехом.
Ох, Гришка, повезло нам. А кабы я вовремя не приключился? Что тогда? Зачем ты в самый дешевый бордель поперся? Не дай бог франц-венерией[37] заразишься! А потом великую княгиню заразишь! Это уже не конфузия, скандал будет!
– А захотел так! Для тамошних девок я как Бог, после подлых людей, которые они там десятками принимают. Надоело себя никем чувствовать. Надоели ее усмешки!
– Гришь, я хоть и млаже тебя, а в бабах разумею поболе. Баба, что кобыла. Сначала брыкается, сбросить норовит, а то и копытом дать. Но потом как савраска покорная становится. Любую сбрую надевай и в любое стойло веди.
– Это не про Катьку, – возразил старший Орлов. – Молва идет, что меняет она мужиков, как наша царица наряды. Да ты и сам слыхивал, небось.
– Слыхал. Значит, плохие мужики ей попадались. А ты вон какой. Богатырь! Кровь с молоком! Сделай так, что б от вида только твоего голову теряла. Что б амурные дела меж вами, как самая горячая баталия была!
– Да в амурных делах ты меня не учи! Я тут академик. Как тот… Ломоносов, – Григорию неожиданно вспомнились слова Великой Княгини об этом ученом муже.
– Кто таков?
– Да есть тут в Петербурге один. В Академии работает. Так что не учи. Но вот ночь проходит, и будто не было жарких схваток под балдахином. Совсем другой человек. Властная. Как решила, так и делает. Никак не уговоришь, чтоб разрешила нам подсобить разобраться с муженьком ее. Доиграется, что он ее в монастырь спровадит.
– Нам тогда тоже не поздоровиться, – тихо произнес Алексей. – Ладно, давай, Гришка отсюда выбираться. Не ровен час, найдут нас караульные и все наши планы прахом пойдут.
* * *
Санкт-Петербург, ул. Большая Морская, 61. Тот же день
– Сударь, извольте повторить. Что-то я не уразумел ваших слов. Как это из будущего?
– Михаил Васильевич, я родился в самом конце двадцатого века. А перенёсся к вам в 1761 год из 2015 года.
– Как это перенеслись? Время, чай не дорога, чтобы по нему вот так взад-вперед ездить.
– К сожалению, наверное, только взад, – тихо промолвил Александр, и неожиданно тоска сжала его сердце. Даже слезы на глазах выступили.
Это заметил и Ломоносов. После непродолжительной паузы он неожиданно произнес:
– Я смотрю, сударь, вы не по своей воле здесь оказались?
– Да… Давайте, Михайло Васильевич, я все расскажу, а потом… а потом видно будет, – и Чернышев, вначале сбиваясь от волнения, а потом все больше входя в азарт, стал рассказывать о своих приключениях. Говорил он долго, так как, начав рассказывать о Дебальцевском котле, пришлось объяснять, что такое Украина, а после, что такое США. Словом, вкратце бывший студент пятого курса исторического факультета рассказал всемирную историю с елизаветинских времен до начала двадцать первого века.