— Что? Никто? — его взгляд метался по комнате. — Эх, вы! — саркастически отмахнулся он от старших учеников. — Пора бы вам совершить подвиг! Ни один! — Он горько покачал головой. — Чтоб у вас зубы повыпадали! Никто больше не хочет быть евреем. Горе вам! Даже гои знают о своей грязи больше, чем вы знаете о святости. Горе! Горе! — Он укоризненно посмотрел на Давида. — И ты? И у тебя голова набита соломой, как у остальных? Говори!
— Я знаю, — несмело признался Давид, боясь навлечь на себя ненависть остальных.
— То-то же! Ну! У тебя что, кость в языке? Начинай. Я жду!
— "Один козлик, один козлик... — осторожно начал Давид, — один козлик, которого купил отец за два зуза. Один козлик, один козлик... И пришла кошка, и съела козлика, которого купил отец за два зуза. Один козлик, один козлик... И пришла собака, и укусила кошку, что съела козлика, которого купил отец за два зуза. Один козлик, один козлик"...
У Давида появилось чувство, что все в хедере насторожились, чтобы наброситься на него, пропусти он хоть одну ступеньку в этой длинной лестнице вины и расплаты. Осторожно добрался он до вола и до резника, и до Ангела Смерти.
"И тогда Пресвятой, благословен Он..."
"(Ха! Последний Потом никого. Я не знал раньше. Но иногда после Него еще — мама. Хи!) Непрошенные, сторонние мысли вкрались в короткую паузу между словами. На секунду он запнулся. (Нет! Нет! Не останавливаться!) ".
— "Благословен Он, — торопливо повторил Давид, — зарезал Ангела Смерти, что зарезал резника, что зарезал вола, что выпил воду, что потушила огонь, что сжег палку, что побила собаку, что укусила кошку, что съела козлика, которого купил отец за два зуза. Один козлик, один козлик"...
Одним духом читал Давид до конца, боясь что ребе разозлился на него за запинку посредине. Но ребе улыбался:
— Так! — он похлопал в свои большие ладони, — вот кого я назову своим дитем. Вот это — память! Вот это — ум! Может быть, ты еще станешь великим рабби, кто знает!
Удовлетворенно поглаживая свою черную бороду, он несколько мгновений смотрел на Давида, потом вдруг сунул руку в карман и вытащил потасканный черный кошелек.
Рокот невероятного удивления поднялся над скамейками.
Щелкнув металлической застежкой, ребе позвенел монетами внутри и вытащил медяк.
— Вот! За то, что у тебя настоящая еврейская голова. Держи!
Давид машинально поднял руку и зажал пенни в кулаке. Остальные сидели безмолвно, с открытыми ртами.
— А теперь читай, — приказал ребе. — А вы, идиоты, берегитесь. Если я только услышу, как вы моргаете, я разорву вас не на кусочки, а на кусочки кусочков!