— Стало быть, не только в деньгах за оплакивание дело? Ты еще и промышляешь как бянлейшь[13]?
— Промышляю? — Нэнс передала священнику дымящуюся чашку, на которую он посмотрел с подозрением. — Люди сами ко мне идут, отец, а я их пользую, потому что мне дано знание, чтобы помогать им. А они в благодарность мне подарки дарят. Я не воровка, ничего у них не краду.
— Послушай, что-то я не пойму. — Священник запустил пятерню в волосы. — Шон Линч говорит, ты кормишься людской доверчивостью, норовишь даром поживиться.
Нэнс пожевала губами:
— Я помогаю людям. Врачую.
— Ну да, это я слышал. На дублинских лекарей равняешься. О’Хара утверждает, что ты совала его жене в глотку гусиный клюв, когда та приходила к тебе с молочницей в горле.
— А-а, Эйлищ. Да, это старинное средство такое. Что ж, не помогло оно ей разве?
— Уильям про это не говорил.
— Помогло, и еще как! Эйлищ О’Хара думает, что не чета она всем прочим, если за городского из Килларни замуж выскочила. Но врет она, если говорит, что не вылечило ее мое средство. Да она б уже на кладбище лежала, кабы не я!
— Никто еще не умер от молочницы.
— И все равно я ее вылечила!
Взглянув еще раз на свою чашку, отец Хили решительным движением поставил ее на пол.
— Неужели ты не понимаешь — я помочь тебе хочу!
Нэнс удивилась:
— Я уважаю вас, отец. Вы, конечно, человек хороший. Святой человек, с сердцем, открытым людям. Но да будет вам известно, что отец О’Рейли, упокой Господи душу его, считал, что есть у меня особый дар. И сам посылал ко мне людей лечиться. Пейте чай-то!
— Нет уж, лучше я не буду, прости. — Священник взглянул вверх на свисавшие со стропил пучки трав. — Знаю я таких, как ты. И знаю, что бедняки зарабатывают кто чем может. Бедные, убогие. — Голос его упал до шепота. — В приходе нашем вот нет… — он неловко замялся, — бабки повивальной. Для рожениц. Брось ты эти свои плачи, и травы, и заклинания, и суеверия языческие, и зарабатывай честным трудом, помогай женщинам.
Нэнс вздохнула:
— Отец… Птичка, конечно, по зернышку клюет. И я зарабатываю чем могу — и плачем, и снадобьями разными, не то б я ноги протянула, но есть у меня в запасе и еще кое-что. Я получила от добрых соседей знание, и должна его в дело пускать, лечить людей в округе, не то дар у меня отнимется.
Наступила тишина. Только галки галдели снаружи в древесных кронах.
— Надеюсь, ты не о фэйри толкуешь? Не хочу и слышать про них!
— Вы разве не верите в добрых соседей, отец?
Священник поднялся с места.
— Мне неприятно находиться здесь, Нэнс Роух. Неприятно говорить тебе столь суровые слова, но о чем заботишься ты ныне, об утробе, как бы ее напитать, или о душе своей бессмертной?