Зазеркалье-2017 (Непомнящий) - страница 9
и над нами сияет
и слепит синевой
неба чистого глянец,
и вопит у ворот
то ли Мартовский Заяц,
то ли мартовский кот.
Ну что ж, прощай
Ну что ж, прощай, ты так решила,
и время побежало вспять.
Да будь я многорук, как Шива —
тебя уже не удержать.
И будет ночь, и будет утро,
и день назначенный грядёт,
и наша память-камасутра
чистейшим лотосом взойдёт.
Песенка о мессии
«Мессия не приходит, Мессия не звонит…
Горчайший декабрь — вопили заголовки газет…»
Шалом Ханох («Ждём Мессию»)
Мессия — он приходит каждый день:
на ужин или просто так — проведать,
о бирже, о погоде нам поведать
(и распинаться бедному не лень).
Мессия к нам приходит каждый день.
Мессия курит «Тайм» и пьёт вино,
талдычит о футболе, о России
и смотрит детективное кино,
как будто он совсем и не мессия.
Мессия курит «Тайм» и пьёт вино.
Мессия в полночь покидает нас,
мы ж не спешим воcлед ему пуститься,
хотя и знаем: уходя сейчас,
он может никогда не возвратиться.
Мессия в полночь покидает нас.
Уходит прочь в жару и в холода,
и мы следим за ним, не зная сами,
зачем следим,
и видим иногда,
как взмахивает нервно он руками.
Уходит он в жару и в холода.
А ночь бела, как сажа на Руси,
и на краю судьбы и мирозданья
что ловит он —
звезду или такси,
иль то, чему и вовсе нет названья?
А ночь бела, как сажа на Руси.
У Гроба Господня
Заботы забыты
в далёкой долине,
покончено с бытом —
мы в Иерусалиме.
За стенами града
жара, преисподняя,
но тень и прохлада
у Гроба Господня.
У Гроба Господня
зеваки толпятся
так, будто сегодня
вершится распятье.
У Гроба Господня
мы ищем спасенья
так, будто сегодня
грядёт Воскресенье,
так, будто сегодня
свершается чудо,
у Гроба Господня
рыдает Иуда.
Короче жизни
Короче жизни
Спалили всё дотла,
пьём горькую на тризне.
Любовь была?
Была,
увы, короче жизни.
Мы пьём с вареньем чай
Мы пьём с вареньем чай.
Нас осаждают осы.
Ты мой и труд, и май,
и рай простоволосый.
В узоре свитерка
всё сосны да осины.
И движется рука
вдоль талии осиной.
Твой утренний наряд
(раз-ряд!) меня тревожит,
и тела аромат,
и капельки на коже,
и голос с хрипотцой —
в нём слышу отголоски
симфонии ночной,
осоки шелест…
Осы
(о, порожденья сот,
о, жертвы вожделенья!)
пикируют с высот
в вишнёвое варенье.
Восторг (бон аппетит!),
мираж, оазис счастья —
и тонет индивид
в пучине сладострастья.
О, прерванный полёт,
о, угасанье звуков —
оса нектар свой пьёт
и гибнет в сладких муках.
Просил же: не руби сплеча
Просил же: не руби сплеча,
но ты — замашки басмача,
хоть грация кошачья,
а я — стенаю, плача.
Я — плач стены,
сей грозный плач
не о тебе,
моя палач!
Лишь дежавю
Не смерть, не смерч — лишь дежавю:
в который раз придёт прозренье,
и я в приметах отчужденья