— Ты, правда, начальник? — спросил низкорослый мужичок, зырянин, судя по выговору.
— Правда.
— А мне энтот коин[37] говорил, что Столыпин у нас начальник, — не унимался мужичок. — Видал я его, лабутной[38] такой. Не ты это.
— Какой ещё коин? — удивился Стас. — А со Столыпиным на паях мы.
— Коин — это волк по-зырянски. Федотыча он так кличет. Волк и есть.
Это ответил крепкий мужик вида самого уголовного. Стас, едва на него взглянул, сразу определил — варнак. Ничем разумным и никакой наукой это не объяснить, но мент и уголовник определяют друг друга с первого взгляда. Судя по «добрым» глазам каторжанина, тот тоже с ходу определил истинную сущность собеседника.
— Ладно, мужики, всё это не к делу. Какие жалобы? Давайте по-порядку.
С таким же успехом он мог попросить горный обвал кидать по одному камешку. Жалобы хлынули, как из рога изобилия. Кое-что он уже знал от мастеров, кое-что слышал впервые. Например, что Егорка требовал от мальчишек возить его на спине с работы и на работу. Да, много чего ещё.
— Так, стоп! — поднял он руки. — Вы так до вечера орать будете, я всё одно, ничего не разберу. Давайте так — обсудите тут меж собой всё, как следует, каждый барак своего выборного определит, вот пусть они и придут ко мне в контору. Постепенно все стихли.
— Вот, так, — усмехнулся Стас. — Нам надо, чтобы прииск работал. С прошениями тоже лишнего не загибайте, я вам не добрая фея. Будете пахать, как волки, буду платить.
Пирожных к чаю не сулю, но мастеров прижму, чтобы лишнего себе не позволяли. В общем, жду.
Слова о пирожных были встречены смешками. Но, в целом, обстановка разрядилась. Развернувшись, Стас толкнул дверь и вышел в темноту. Пока он разговаривал в бараке, снаружи вовсю разгулялся хиус[39], нахально задувал под пальто и сёк лицо мелким, колючим снегом. Прикрывая лицо воротником пальто, Стас зашагал в контору, однако, не пройдя и десятка шагов, почувствовал, что кто-то идёт следом. Он насторожился. Край-то здесь, действительно, варначий, не зря его «подмосковной Сибирью» кличут. Стас прибавил шагу и, завернув за угол барака, мимо которого проходил, встал в тень.
Шаги приблизились почти вплотную, затем остановились.
— Эй, хозяин, слышь, как тебя?
Стас узнал голос варнака. Матёрый, сучара, не клюнул. Он спокойно вышел из-за угла.
— Чего крадёшься, как тать в ночи?
Лица каторжанина видно не было. Освещения тут никакого, а луна уже на ущербе, ночи тёмные.
— А ты уже испужался?
Голос сочился ехидством.
— Бережёного Бог бережёт, небережёного конвой стережёт.
— Может, оно и верно, — хмыкнул уголовник.