Пожилой вейлин из Северина глянул на меня с удивлением, и я спешно вернул на лицо и в кружево непробиваемую самовлюблённость, с досадой напоминая себе: думать о Двирте сейчас не следует. Да и вообще мыслей о нём лучше избегать, раз они с такой лёгкостью разбивают мой самоконтроль. Нравится мне или нет, но время для убеждения вэй’Двирта в незаурядности моих талантов миновало, и точка, и мне давным-давно стоило последовать его примеру в искусстве отстраняться и не замечать. Ни остальных Чар-Вэй с их жадным стремлением к совершенству, ни странных происков Верховного с его опасным умением петь голосом чужих кружев, ни каких-либо живых созданий вообще, включая сына, выкинутого из дома, мелодий и жизни младенцем и крайне успешно позабытого.
Если Каэрин не появится здесь немедленно, я плюну на осторожность и позову его. В конце концов, Верховного поблизости нет. Зато объявился король — с почти вэйской неслышностью вынырнул из-за скрытой зеркалом двери, опустился в своё кресло, рассеянно улыбаясь в пространство, и почти сразу склонил голову над какими-то бумагами, заботливо подсунутыми ему парочкой юных экономистов с озабоченными выражениями лиц и в столь скромных будничных одеяниях, словно они заскочили на минутку по делу, не очень осознавая, что вокруг толпятся посторонние люди, сверкают все кристаллы, играет музыка и происходит какое-то вэйское торжество. По-моему, короля наше празднество тоже занимало куда меньше, чем написанное в бумагах, потому что не успел я подняться с колен после произнесения Клятвы Луча, как он всё с той же рассеянной улыбкой встал, пробормотал поздравление и ушёл, сопровождаемый явно повеселевшими экономистами. Похоже, его исчезновение из деловых покоев в разгар рабочего дня могло означать для них только одно: в мире что-то здорово не в порядке.
И как ни жаль, новый Луч мог уверенно подтвердить: порядком тут и не пахнет. Вот только ни этим серьёзным юным принцам, ни королю, ни всей Вершине в полном составе с таким непорядком не справиться. Логика и расчёты здесь не помогут. Когда буря срывает крышу, запирать окно бесполезно. Трясины, я вообще дождусь сегодня своего настоящего праздника в лице вэй’Каэрина?
И тут кристаллы запели. Все разом, и почти тут же вспыхнули и зазвенели на разные голоса зеркала. В первый миг я даже не понял, что вижу это в Сумраке, а не в Мерцании, так неожиданно и сильно всё изменилось. Лёгкие цветочные ароматы стали пряными, острыми и насыщенно-сладкими, потемнели и сгустились, как не допитое мною вино. Я осознал, что бокал в моей руке наклонён, и его содержимое медленно льётся на безупречную белизну паркета, замирая у моих ног багровым озерцом крови. Стекло с чарующе нежным звоном лопнуло, разрезая мне пальцы, и это был самый прекрасный звук из всех, слышанных мною, и боль была прекрасна, как дар высшей любви, как истинная сущность мелодий. Я бездумно склонился перед ним, моим властелином, в подобии недавнего ритуала верности королю, и багрянец крови со сладостной, томительной плавностью обратился в пурпур, в иссиня-чёрную и бездонную тьму, а оттуда к моему лицу выплеснулся огонь и завился спиралью, охватывая, лаская меня, поглощая… я готов был петь ему, плакать от счастья, целовать его… и стать его жизнью, сердцем, всем, тая в запредельном наслаждении.