— Если не ошибаюсь, вэй’Ченселин, вы предлагаете убрать все ограничения, которые могут помешать носителю Дара стать частью Звезды. И ввести обучение без Ступеней Боли. Но разве Ступени не выявляют склонности к насилию и применению силы Чар во зло? Я не судья в делах Вэй, но до меня доходили слухи об учениках, не прошедших Ступени по этой причине.
Не только он взглянул на Каэрина — смотрели на него многие. Знаменитый Магистр «детей Боли», чья сомнительная слава началась с гибели первых двух учеников, а последний при всей Звезде назвал наставником другого — случай редкостный, смерти учеников порою случались, но мало кто помнил прошлый отказ от учителя. Как бы там ни было, по Ступеням Каэрин считался экспертом. Даже Этаррис признал бы его слово решающим. Но Каэрин молча любовался мозаичными узорами на потолке, не проявляя к разговору ни малейшего интереса.
«И это ничего не значит. Поддержка? Он знает, что сам я учу так, но никогда не одобрял и не осуждал, он словно вообще не замечал этого; с чего бы теперь он вдруг повёл себя иначе?»
— Разумеется, ваше Величество, такое испытание необходимо. Но Ступени — совсем иное. Они пугают не только сумрачной болью, тут нечто более сложное. Как Вэй я понимаю это, но знаю и как учитель. Я не веду по Ступеням уже троих. И пока ни один меня не разочаровал.
Звезда безмолвно разноцветно звенела. Не-Вэй не менее возбуждённо переговаривались.
— И всё же пока мы не видели результата, — с обманчивой мягкостью возразил король. — Достойный вэй’Ардис прав: прежний порядок привёл к войне.
— Мы не знаем, что именно привело к войне, милорд. Битвы Чар стёрли и заперли многое, хранимое в Поле. К прошлому мы не вернёмся, даже если захотим. Но в настоящем Тефриан переполнен людьми, убеждёнными, что путь Чар — для богачей или редкостно талантливых, выносливых и отважных. Страх лишиться мечты и страх потерять свободу — вот что их гонит от нас и превращает в Открытых. Они уверены, что их выбросят за дверь из-за ничтожности их дара — или хуже того: отнимут главное, что у них есть, разрушат Кружево. Они видят в нас не помощь, а угрозу. Мучителей, которым приятна чужая боль. И кто тут виноват, как не мы сами? Если Магистры известны своей суровостью, если от них не ждут пощады, если они отмахиваются от дара лишь потому, что это дар не вейлина и не Луча, — как можно осуждать тех, кто боится нас и невольно становится Открытым?
Мгновение он плыл в мягком, ватном, пухово-белом океане сплошной тишины — такое бывает иногда, внезапное и полное отсутствие каких-либо звуков вокруг, когда не слышно даже дыхания и само Мерцание будто бы лишается очертаний и цвета.