«Неужели все предопределено? – с ужасом подумал Кравцов, услышав печальное известие. – Какой же тогда смысл сучить лапками, если все равно масла не сбить?»
У него даже в глазах потемнело, и виски сжало так, что на мгновение показалось – «все!» Но пронесло, не помер.
– Да, – сказал враз охрипшим голосом помощник Муралова Федько, сообщивший Максу о смерти наркома в коридоре Реввоенсовета. – Михаил Васильевич был настоящим человеком…
И Кравцов на мгновение увидел себя глазами Федько.
«Словно, по близкому человеку, не дай бог, убиваюсь…»
Но «убивался» он, разумеется, не по Фрунзе, хотя Михаила Васильевича было страсть, как жаль. Нарком и в самом деле был неплохим мужиком. И он гораздо лучше подошел бы третьим в новый триумвират. Но делать нечего, будет – если будет, конечно – Леонид Серебряков. Тревожило же Макса другое: «Насколько поддается коррекции течение истории, если поддается вообще?» – спросил он себя уже не в первый раз.
Ответ могла дать только сама история, и временами Кравцову казалось, что любая мелочь – слово, жест, тем более новое назначение известного человека, – способна коренным образом изменить существующую реальность, создав вместо нее новую, иную. Однако в такие моменты, как сейчас, он начинал в этом сильно сомневаться.
– Извините, Иван Федорович, – сказал он Федько. – Нервы… Спасибо!
Федько молча кивнул, и они разошлись.
Теперь времени оставалось и вовсе – всего ничего. Счет пошел уже не на дни, а на часы, и Макс на ходу изменил свои планы. Он не пошел к Склянскому – дела ведомства можно будет устроить и позже, если это все еще будет актуальным, а позвонил из секретариата в ВСНХ и попросил о срочной встрече начальника планово-экономического управления Манцева. Василий Николаевич был единственным знакомым Кравцову лично и к тому же вменяемым членом коллегии ОГПУ. Манцев – к слову, состоявший в партии чуть ли не со времен Первой революции – работал в ВЧК с лета 1918 года и обладал там не только огромным авторитетом, занимая в организации крупнейшие должности, но и обширными связями, особенно на Украине. И хотя в последнее время больше «заседал» в президиуме ВСНХ, где являлся компромиссной фигурой, наподобие Лашевича в РВС, чем в коллегии ОГПУ, он все еще состоял «в рядах» и, что не менее важно, не являлся ничьей креатурой. В свое время у него были хорошие отношения с Зиновьевым. Григорий Евсеевич даже хотел заполучить его на должность начальника Питерской ЧК, но Дзержинский не позволил, что можно было, разумеется, трактовать и так, и эдак, но в двадцать первом году именно Манцев показал Кравцову дело Муравьева и кое-какие другие документы, хотя и знал, что Дзержинскому эти вольности не понравятся…