Голос не слушался, и она взволнованно зашептала:
— Максим, я правда ничего не трогала у тебя, я только убрала музыку…
Но слова ее он как будто пропустил мимо ушей, продолжая молча давить ее взглядом, вытягивая душу. Ну что еще ему надо?
— Максим… — снова заговорила она. Получилось громче, но как-то жалобно, даже слезно. И губы дрожали.
— Послушай меня, — оборвал он ее, — не встречайся, не общайся, вообще никак не контачь с Мансуровым, поняла? Если он куда позовет — отказывайся. Ну и с Шиловым то же самое.
Вот так поворот! Алена аж возмутилась. С какой такой стати он ей приказывает? Нет, понятно, что ему это все не по нутру. Надо же, какой пассаж — лучший друг сблизился с ней, с дояркой-деревенщиной! Он-то наверняка рассчитывал, что все-все от нее будут нос воротить, а тут вдруг такое… Но какая все же наглость — не общайся! Ну уж нет. Не нравится? Придется потерпеть. Ей вот тоже многое не нравится.
От злости Алена даже осмелела. Пригнулась и прошмыгнула у него под рукой. Рванула к двери, но на пороге оглянулась и с вызовом бросила:
— Я сама уж как-нибудь разберусь, с кем мне общаться, а с кем — нет.
— Дура…
Максим еще что-то хотел сказать, но она не стала слушать, вылетела из комнаты. Ей и так достаточно оскорблений. Но слова его никак не шли из головы, а взгляд так и стоял перед глазами…
Утро понедельника навалилось со всей своей отупляющей тяжестью. Полтора часа сна, что Максиму удалось урвать, не ощущались совершенно. Казалось, вот он на секунду прикрыл веки — и вот уже на телефоне голосит Оззи Осборн, выставленный на гудок будильника, видать, из приступа мазохизма. Голову разрывало. Тело же будто придавили к кровати неподъемной плитой, пальцем не пошевелить.
На ощупь Максим отыскал орущий телефон, вырубил Let Me Hear You Scream и с блаженством окунулся в тишину. Однако ненадолго. Зудящее чувство тревоги, неумолкаемое даже во сне, пробилось сквозь дрему к сознанию, взвинтив синапсы. И тотчас сон как рукой сняло.
В первый момент Максим даже не понимал, отчего так плохо-то на душе. Но тут из коридора донеслось: «Доброе утро, Артем», и тревога сразу обрела понятную форму. Ее голос. Младший недовольно буркнул что-то Алене в ответ.
Через не могу Максим поднялся с постели, шатаясь, поплелся в ванную. Казалось, центр тяжести сместился к голове, оттого его то шатало, то клонило вниз. Прохладный душ помог взбодриться, но чертова тревога никуда не делась, даже наоборот — сверлила изнутри еще агрессивнее, буквально сводя с ума. И не просто тревога его терзала, а целый клубок чувств: и страх, и горечь, и отчаяние, и какого-то черта ревность.