— В бригаде Еремеева безобразие. Ни командир, ни отряд не думают о будущей посадке овощей.
При этом замечании встал высокий молчаливый Еремеев, без возражения отчетливо проговорил:
— Есть думать о посадке.
— Рашит Габдурахманов плохо организовал перевоз через реку…
Габдурахманов возразил:
— Из-за нас нет задержки. На перевозе дежурит Матросов…
Тогда Сулейманов голосом, не допускающим возражения, повторил:
— Я сам ждал лодку десять минут. Разве это порядок?
На лице Рашита появилось недоумение: неужели Матросов подвел?
Колонисты по сигналу тети Тани могли бежать к ручейку, где их ждал горячий сытный ужин. Но командиры отряда должны были еще обойти свои участки, проверить, не осталось ли чего в поле. Кому больше дается, с того больше и спросится.
Рашит направился к реке, чтобы поговорить с Матросовым. Он проходил мимо поля Трофимова и хитро улыбался. «Почему это так? — думал он, на глазок прикидывая засеянный участок второго отряда. — Петр докладывает одну цифру, а сделанного гораздо больше? Ай, ай, какой хитрый!»
Рашит, не жалея голоса, пел песню, — в его краю так уже принято: петь, чтоб все слышали. Голос его разносился с весенним ветром, в песне говорилось обо всем: и о далеких звездах — глазах неба, о кудрявом черном урмане, серебристых ручейках, стекающих с вершин снежных гор, о людях, любящих всю эту красоту... В ночной тишине его голос слышался далеко.
Матросов сидел под деревом, поеживаясь от вечерней прохлады. При появлении Рашита он встал. Командир, сдерживая свой гнев, спросил:
— Сулейманов сегодня переезжал?
— Да, в полдень.
— Задержал?
— Нет, но он торопился.
— Как это было?
Саша равнодушно доложил:
— Когда он крикнул с того берега, я сел за весла. Сам знаешь, течение сильное, я сначала направился вдоль берега вверх. Однако ему показалось, что я слишком долго вожусь. Он торопил меня.
— Он что-нибудь сказал на прощанье? — уже более спокойно спросил Рашит.
— Да. Он сказал: «Есть чему учиться у нас, стариков. Учитесь у Петра Филипповича быть настоящим твердым коммунистом, у Ольги Васильевны — знаниям, у меня тоже есть чему учиться — любви к земле и времени».
— Надо быстрее перевозить, — сказал Рашит. — А сейчас пошли ужинать.
Зажглись костры. Чумазые землепашцы смывали пыль и грязь на берегу шаловливого ручейка. Юркий Андрей Богомолов, успевший вымыться, сидел под стройным тополем и выводил на губной гармошке песню своего табора. Гармошка, пение Рашита, звон алюминиевых тарелок, журчание ручейка, напевная речь повара, треск горящих костров, отрывистый разговор Сулейманова — все это очень нравилось колонистам. Они любили шумные вечера у костров.