Носильщик — по всей видимости, один из «сыновей», — рысью доставил груз к одному в шеренге доходных домов на набережной. Остановился перед неприметной дверкой.
Василий Васильевич вложил двугривенный в ладонь младшего Водника:
— На!.. Дуй отсюда.
Уверенно застучал.
— Коля, предоставляю действовать вам, — прошептал на ухо.
Бывший подпольщик зверски осклабился и утяжелил руку свинчаткой. Скрючился у стены.
Из-за двери донёсся хриплый голос:
— Чего надо?
— Поплавки на замену, — визгливо крикнул Розанов. — У давешнего комплекта — клапана сифонят. Водник новый прислал.
Внутри загремели ключами.
Рельефный кулак бывшего подпольщика ухнул в воздухе. Привратник завалился в комнату.
— Коля! — вырвалось у Розанова. — Убивать-то зачем!
— Я костяшками, мягонько, — ухмыльнулся Вольский. — Очухается.
Плечом вперёд меньшевик нырнул в дверной проём, застыл за порогом в боксёрской стойке, оглядывая помещение. Ящеркой Розанов проскользнул следом, сгрузил вынужденную покупку на пол и притворил дверь. Углядел на подоконнике кипу старых газет и прикрыл бесчувственное тело номером «Торгово-промышленной».
— Надо же, и тут — клеймят! — пробормотал, мельком взглянув на бумажный разворот.
Между шкафом и стеной обнаружился зазор, а в нём — дверь, за которой ступеньки уводили вниз.
* * *
На лежанке по другую сторону решётки сидел по-турецки человек. Лицо его было скрыто забралом из чёрного бархата. Руки покоились на коленях ладонями вверх и на каждой большой палец смыкался в кольцо с указательным.
— Нашли! Спасли! — причитал растроганный Василий Васильевич.
Узник не реагировал, и Вольский трубно заревел:
— Боря!
— Я не Боря Бугаев! — вздрогнув, промолвил человек в маске. В приглушённом кирпичными сводами голосе сквозила такая уверенность, такая непреклонность, что неоднократно видавший молодого поэта Розанов засомневался.
— Боря! Брось свои глупости! — рявкнул Вольский.
— Коля, ты мне надоел смертельно! — простонал поэт, сорвав маску и спрыгнув на пол. — Испортил такую медитацию!
Вольский рванулся, желая схватить Бугаева через решётку. Поэт сделал, будто в менуэте, шаг к дальней стенке, и пятерня разминулась с лацканом на долю секунды.
Затрясшись от ярости, меньшевик отвернулся и — что угодно, лишь бы не видеть бывшего друга, — склонился над тюремщиком.
Василий Васильевич поинтересовался:
— Личарда — жив?
— Что ему будет, — махнул рукой Вольский.
— Не говорите так! — с мнимой строгостью одёрнул Розанов. — Боря порой бывает убийственен! В чувство бы привести, заодно допросить.
Вольский быстро придумал, как отделаться от неприятной возни: