Быть христианином – значит сменить гражданство, сделаться подданным Великого Царя. Оставаясь внутри своего народа и своей страны, сохраняя с ними живую кровную связь, христиане, в то же время и прежде всего, принадлежат Христу и Его Царству.
Богослов Мирослав Вольф поясняет это через историю Авраама, который последовал за Богом и оставил землю своих отцов: «Именно благодаря своей преданности богу всех культур и Христу, сделавшему свое тело домом для всех народов, христианские потомки Авраама могут выйти из своей культуры, не покидая ее (в отличие от Авраама, которому пришлось оставить и землю, и родство). Выход в путь перестал быть пространственной категорией; он происходит в рамках культурного пространства, в котором мы живем»[52]. Эта двойственная позиция принадлежности к своему народу и абсолютной верности Богу, Творцу всех людей и всех народов, и позволяет нам войти в отношения прощения с историей: в свете Евангелия мы становимся способны признать в своем народе несовершенство и вину, а в других народах увидеть Другого, а не врага.
Легко проследить существенную связь триумфализма и равнодушия: триумфалистская схема позволяет не знать, не помнить все то, что омрачает образ великого народа. Впасть в сон забвения и окрасить его в тона избранности и величия – такова логика этой иллюзии. В свою очередь, непримиримость связана с критицизмом – созданием резко негативного образа истории.
Георгий прочел книгу Петра Вайля[53] о поэзии. Она показалась ему замечательной. Автор приводит в ней несколько своих любимых стихотворений, рассказывает о биографических обстоятельствах, связанных с каждым из них, а затем разворачивает размышление о жизненных реальностях: первой любви, смерти друга, разлуке…
Георгий дал почитать эту книгу своему приятелю Дмитрию. Через некоторое время Митя вернул книгу и сказал: «Спасибо, книга очень хорошая, но одно место мне решительно не понравилось – то, где Вайль пишет об эмиграции: „Мы уезжали с выжженной земли…“ Ничего себе – выжженная земля. Мы жили в Петербурге, еще не испорченном пошлой рекламой и бездарными постройками (пусть он и назывался Ленинградом). Слушали лучший в мире оркестр Мравинского. Ходили на лекции Лотмана и Аверинцева. Это все называется выжженной землей? Уехал ты – твое право, но незачем передергивать!»
Позиция радикального критицизма развивает непримиримость и питается ею. Иногда критицизм ставит пределы, например, говорится о том, что до 1917 года мы жили в прекрасной стране, а в советский период она превратилась в империю зла, где не было ничего хорошего, один лишь беспросветный и бездарный «совок». В других случаях речь идет о том, что и вообще в нашей истории нет светлых пятен, всевозможные злоупотребления и попрание человечности были и остаются доминантой русской жизни.