Но унимать Мари, когда она впала в раж, – безнадежное дело. С хохотом она тянула Анну вперед – словно вернулись хорошие дни, когда Луи с Люинем охотились, а подруги целыми днями резвились, не думая о печальном.
– Анна, скорей! Анна, вы разучились бегать? Будете ходить, как ваша свекровь – переваливаясь с боку на бок? – и Анна, подобрав повыше юбки, гонится за Мари – вот сейчас, сейчас, она задаст насмешнице! Но паркет, с утра натертый воском, – ненадежная опора, Анна с размаху падает. На живот.
… Известие о том, что его жена скинула трехмесячный плод, Людовик получил будучи на полпути между Парижем и Монпелье – очередной взбунтовавшейся крепостью протестантов. Еще один удар! Словно вернулись самые плохие времена после гибели отца – но тогда с ним был Люинь.
«Тварь… Дьявол… – шептал он, глядя перед собой остановившимся взглядом. – Ноги этой женщины больше не будет возле Анны, не будет в Лувре!» Но даже в этой мести ему было отказано – через месяц после несчастного случая, лишившего страну дофина, вдова герцога Люиня стала герцогиней Шеврёз. Клод Лотарингский – герцог Шеврёз – предложил ей брачный союз. Сын Генриха Гиза и сестры Генриха IV, пэр Франции, он – фигура, которой не запретишь доступ во дворец. Равно как и его жене.
В череде несчастий Людовик чувствовал, что пропал бы без матери – все-таки она не зря отправилась с ним на войну. Может быть, ее потащил Люсон, чтобы не допустить усиления принца Конде, которого выпустили из Бастилии и дали возглавить войска – королю тяжело далось это решение, но у Конде был хоть какой-то опыт командования. Людовик не хотел бездарно губить еще одну армию.
Отрадно было сознание, что рядом есть человек, который выслушает. Пусть мать опять разразится громогласными итальянскими проклятьями, пусть начнет ругать Анну – но выслушает. И может быть, даст совет, как избавиться от этой змеи Шеврёз. Людовик ускорил шаг.
Увы, надежды его не сбылись – у матери сидел Люсон. Кажется, они помирились. В Париже между ними словно пробежала черная кошка – к осторожному ликованию придворных, не любивших епископа еще со времен регентства. И в роли кошки, как догадывался Людовик, выступил Рубенс.
Людовик, со своей привычкой незаметно наблюдать и запоминать увиденное, был прав: Рубенс стал личным вызовом Армана дю Плесси.
Арман почувствовал неладное еще в январе, когда королева в первый раз при нем произнесла имя фламандского живописца. Епископ доверял ее вкусу, доверял аббату Сент-Амбруазу, которому королева поручила вести переговоры с художником. Если Мария хочет, чтобы ее новый дворец походил на флорентийский Палаццо Веккьо, пусть будет так.