– Я занимался любовью с одной девушкой.
– Господи! Вилли! Вот не ожидал!
– Да, я сам удивился.
– И какова она?
– Она похожа на газель.
– Когда ты встретишься с ней снова?
– Я не встречусь.
– Почему, Вилли, почему нет? Она не хочет?
– Она хочет. Но нет, нет. Тео, я уже умер.
– Мертвецы не занимаются любовью.
– Это было просто чудо. Но за чудесами ничего не следует. Они вне обыденной жизни.
– Я бы сказал, что как раз за чудесами всегда что-то следует, по определению. И ты согласился, что стал другим.
– Нет. Ты сказал, что я переменился. А я – только прошлое без настоящего.
– Это трусливая ложь.
– Как справиться с прошлым, Тео?
– Простить его. Дать ему мирно почить в тебе.
– Не могу.
– Ты должен простить Гитлера, Вилли. Пора уже.
– Да будь он проклят, Гитлер! Нет, я никогда не прощу его. Но проблема не в этом.
– В чем проблема?
– В прощении самого себя.
– Что ты имеешь в виду?
– Дело не в том, что он сделал, а в том, что сделал я.
– Где?
– Da unten. Là-bas[23] – в Дахау.
– Вилли, Вилли, Вилли, замолчи.
– Я в порядке.
– И хочу сказать – не рассказывай мне.
– Ты всегда просил рассказать, а теперь говоришь – не рассказывай.
– Я совсем развалился, Вилли. Я все время плохо себя чувствую. Ладно, расскажи мне без подробностей. Что произошло там?
– Я предал двоих людей, потому что я испугался, и они погибли.
– В том аду… Пожалей себя, Вилли.
– Их загнали в газовую камеру. Моей жизни ничего не угрожало.
– Мы – прах, Вилли. Нет ни единого, чей разум и мораль нельзя сломать пыткой. Не думай: я сделал это. Думай: это было сделано.
– Но это я виноват.
– Это в тебе гордость говорит.
– Их задушили газом, Тео.
Вилли сидел в кресле, его вытянутая вперед хромая нога лежала в толстом слое пепла у камина. Тео сидел спиной к камину на стуле, который он придвинул поближе к Вилли. Он отвел глаза от головы Вилли и посмотрел в мерцающие в высоком окне голубые небеса. Его рука тяжело легла на руку Вилли, ладонью он погладил его плечо.
Вилли отбросил назад свои отросшие седые волосы, лицо его расслабилось и приобрело абсолютно спокойный вид.
– Ты, наверно, прав. Но я не могу мыслить в твоих терминах. Это ведь даже не память. Это всегда со мной.
– Все время, Вилли?
– Каждый час, каждую минуту. И никакими силами не избавиться от этого. Никакой душевной хитростью. Никакой психологической уловкой.
– Посмотрим, мой дорогой. Если с тобой случилось одно чудо, может случиться и другое. Может быть, ты расскажешь мне все в конце концов.
– Да, думаю, да.
Мне не хочется слушать, подумал Тео. Он по-настоящему и не рассказывает, в чем дело.
Тео чуть передвинул руку, трогая пальцами воротничок рубашки Вилли. Он сосредоточил взгляд на сияющем окне. Солнечный свет как будто проник внутрь стекла, и голубое небо виднелось сквозь ослепляющий экран расколотого света. Пока Вилли бормотал, Тео упорно старался думать о чем-нибудь другом. Он думал о чайке со сломанным крылом, найденной близнецами, которую они притащили к нему. Генриетта плакала и гладила чайку, сидевшую на ее руке. Близнецы бежали к Тео по камням. Когда они увидели пораненную птицу, они растерялись, они не знали, что делать. Можно ли помочь, можно ли вылечить больное крыло, может быть, отнести ее к ветеринару? Тео сказал – нет, со сломанным крылом уже ничего не поделаешь. Он должен был забрать у них чайку и утопить ее как можно быстрее. Это был акт милосердия. Ничего нельзя было больше сделать. Он осторожно снял чайку с вытянутой руки Генриетты и сказал близнецам, чтобы они ушли. Они сразу же убежали. Эдвард захлебывался слезами. Тео не стал медлить – снимать ботинки или закатывать брюки, он просто вошел в воду, его сапоги скрипели по светлым подводным камням. Чайка лежала в его руках абсолютно неподвижно, ее глаза казались бесстрастными, спокойными. Птица была легкой-легкой. А ее серые перья были такими мягкими. Тео наклонился и быстро погрузил этот мягкий серый сверток жизни вниз под воду. Она сделала слабое движение. Он так стоял наклонясь, долго, с закрытыми глазами, ощущая, как солнце припекает его шею. Он не смотрел на мокрый комок в своих руках. Он решил не оставлять ее в море, чтобы близнецы снова не нашли ее. Он поднял камень и пошел с бьющими по ногам мокрыми брюками к дальнему концу пляжа, где он встал на колени и руками выкопал ямку в перекатывающейся гальке так глубоко, как мог. Он положил туда мертвую чайку и засыпал ее. Потом он отошел в сторонку и лег лицом на камни.