— Он уже составлен. Изабелла должна лишь ознакомиться с ним и подписать.
На этой фразе мое терпение лопается. Все раздражения, вся досада, вся обида, все разбитые на мелкие кусочки желания — все выползает наружу. Разрывает на части. Неожиданно, да. Но так же неожиданно больно.
— У рабства есть временной промежуток, мистер Каллен? Или оно вечное? — злобно шиплю я, резко отодвинув стул. Выхожу из-за стола.
Даю ему секунду — на ответ. И, ничего не услышав, быстрым шагом, не тратя лишнего времени и не оглядываясь на вытянувшиеся лица обоих собеседников, решивших переделать мою жизнь по-своему (да с таким рвением, будто я им это позволила!), выхожу из вип-зала.
На ходу спрашиваю у официанта, где уборная. Практически влетаю туда, не жалея туфель и дизайнерского платья. В груди болит. Кипит. Саднит.
Я не думала, что все будет так сложно!
Я запираюсь в кабинке мраморного туалета с черными стенами и темно-синими лампами, нещадно бьющими по уставшим глазам. Сдвигаю щеколду, блокируя кому угодно доступ внутрь.
Сажусь на крышку унитаза, закрываю лицо руками. И плачу.
Долго-долго… беззвучно… безнадежно.
У меня больше ничего — ни внутри, ни снаружи — не осталось.
Мое «да», прозвучавшее под ливнем из чувств, уже не кажется таким правильным, таким верным. Завораживает скорее своей глупостью, необдуманностью. И намекает — мягко, ласково, пинками по живому, — что обратно уже не повернуть. Что встреча состоялась, и я пришла на нее. Что сейчас в том чертовом зале речь идет о моей свадьбе. И обо мне в том числе.
Как бы сумбурно все ни выглядело.
…Правда, предаваться горю выпадает немного времени. Мои размышления о Джаспере, мои мысли о том, что случилось за эту долгую неделю и что я за нее потеряла, чего лишилась, прерывают. Хлопком двери.
Кто-то вошел — беззвучно сообщает она. Несмелые шаги внутрь (с каких это пор женщины в таких местах предпочитаю обувь без каблуков?) — остановка.
Вдох?
Мамочки…
— Изабелла? — как и в тот злополучный понедельник, меня зовет голос. Мужской голос. Обволакивает собой, не дает замолкнуть и не подать виду. Он знает, что я здесь. Откуда-то, но знает — уверена. И то, что вот уже как пятнадцать минут реву, так же не осталось тайной.
— Это женский туалет, — выплевываю нежеланному гостю, посильнее обвив плечи в мягкой ткани руками. Как никогда кажется, что развалюсь, распадусь на кусочки. Никто не соберет.
— Я знаю.
— Тогда догадайтесь, что нужно выйти.
У меня вырывается смешок. Но до такой степени пропитанный горечью, что сама пугаюсь. Насилу контролирую другие эмоции, боясь, что голос снова подведет.