— Случай тяжелый, но я думаю, справимся.
Елена зевнула, потушила окурок о перила: несколько искорок приземлились на халат.
— А Вика-то чего со слезами выбежала? Все по Матвейчуку плачет?
— Молодо-зелено, — пожала плечами Елена.
— Бедная девочка. Сирота. Вместе с этим Матвейчуком в детском доме были. Считай, из одной миски кашу ели, одну игрушку на двоих делили. Нам, семейным, сложно их понять.
— Ольга Геннадьевна, профессия врача требует определенной доли выдержки. Таких Матвейчуков, Еременко, Шишкиных, Ивановых за карьеру может быть тысячи, и если всех любить, то от себя останутся одни клочья.
— Но если не любить, то тогда зачем вообще все это? — спросила недоуменно медсестра.
— Как зачем? Затем, что это наша обязанность. Спасти, дать шанс, вылечить, чтобы человек еще мог приносить пользу государству. Врач — это инструмент.
— Где же тогда в этой работе место Христу?
— Кому? — спросила та, словно первый раз услышала новое слово.
— Жаль, отец Михаил сейчас в коме. Вам бы с ним поговорить, а не со мной, дубиной стоеросовой.
— Это тот, что в нейрохирургии лежит? Наслышана.
— Вы сходите к нему. Не смотрите, что он без сознания. Он все слышит и поможет.
— Лучше пойду анализы разберу, — усмехнулась Елена.
В свете тридцативаттной лампочки Елена Николаевна сидела за столом в ординаторской и изучала анализы Еременко. Зазвонил рабочий телефон.
— Слушаю, — сказала врач, сняв трубку.
— Колокол звонит по тебе.
Кто-то загоготал, и связь тут же разорвалась.
Недоуменно вернув трубку на базу, она опустила голову в ладони и посидела так минут пять. Потом убрала анализы в историю болезни и, включила кофеварку.
— Больше ни о чем не думать.
В трудных ситуациях ей это часто помогало. Нужно было просто постараться ни о чем не думать какое-то время, но сегодня, как и насекомые за окном, целый рой мыслей кружил в голове. — Странный сегодня день…
Она подошла к двери и закрылась на ключ. Потом достала из пачки вторую за день сигарету, успешно следуя намеченному плану постепенно расстаться со студенческой пагубной привычкой и, чиркнув спичкой, закурила.
Тут же, незримо, она почувствовала рядом присутствие умершей матери.
— Да, мама, никак не пришью эту злосчастную пуговицу, — рассматривая халат, проговорила дочь. — Кстати, я почти бросила курить.
На секунду она задумалась, по привычке попытавшись разгладить рукой глубокий шрам у рта, потом вдавила истлевшую сигарету в пепельницу и, выключив свет, вышла из ординаторской.
Но, пройдя несколько метров по пластилиновому асфальту в сторону ворот, вдруг остановилась и посмотрела на пятнадцатиэтажный корпус института. Усыпляющий гул проносящихся по Садовому кольцу машин разбавило карканье ворон на высоких стволах.