— Полы жёлтые, как зеркало блестят! На столе скатерть с бахромой. В каждой комнате книги на полочках. А ваша мама, Мария Александровна, играла весь вечер на чёрном пианино такую душевную музыку не стерпишь — заплачешь!
Четыре года Владимир Ильич не слышал музыки. В детстве и юности каждый вечер в доме была мамина музыка. Как недостаёт ему музыки!
— У Марии Александровны белые волосы, белые-белые, а на волосах кружевная наколка.
— Значит, на подольской даче был праздничный вечер, у Марии Александровны все собрались, — заметила Надежда Константиновна.
— Не знаю уж, все ли Пожалуй, что все. Говорят, одного Володи, вас то есть, Владимир Ильич, не хватает. Мария Александровна говорит: «Когда-нибудь увижу я, чтобы все мои дети сели вместе за стол? Доживу, говорит, до такого я дня или нет?» Дружные ваши родные. Хорошие люди ваши родные. И про вас вспомнили, Надежда Константиновна!..
— Видно, вы сами хороший человек, товарищ Прохор, — сказал Владимир Ильич.
— Володя, не остаться ли нам переночевать в Ермаковском? Поговорили бы вволю, не торопясь? — спросила Надежда Константиновна.
— Нельзя, Надюша. Ты не очень здорова. И коня только до нынешнего вечера наняли.
Словно услышав, что речь о нём, буланый конь взял с места и бодро пошёл.
— Тпру! Тпру-у! Вот что, товарищ Прохор, скажите ещё поскорее, а Дмитрия Ильича вы видели? Как он? Здоров ли он?
— Дмитрий Ильич! Вот он, Дмитрий Ильич! Вот он свой шарф мне подарил на дорогу. Не он, а Мария Александровна дала. Возьмите, говорит, на случай морозов, Мити нашего шарф. Пощупайте, тёплый-то, повяжешь на шею, будто в печку влез.
Владимир Ильич пощупал шарф на Прошкиной шее, похвалил: верно, тёплый. Значит, ничего, здоров Дмитрий Ильич? Надежда Константиновна потянулась, тоже пощупала. Надежда Константиновна поинтересовалась сестрой Владимира Ильича Марией Ильиничной. Она её называла Маняшей.
— Сурьезная Мария Ильинична. Сидит в качалке, весь вечер молчит и молчит. Не знаешь, как и подойти. Изо всех Ульяновых неподступная.
— Что это? — удивился Владимир Ильич.
А Надежда Константиновна сказала:
— Должно быть, забота какая-то была у неё. Маняша необыкновенно сердечный человек и отзывчивый. Сверлит её, кем в жизни ей быть. Я в её годы тоже металась. То в сельские учительницы хотела идти, да места не нашлось. То поступила на курсы, то бросила курсы. Смысл жизни искала. У Маняши сейчас та же пора, юность!
Зато о своей спасительнице Анне Ильиничне Прошка рассказал целую поэму. И какой у неё голос весёлый и звонкий. И какая простая она. Об уме говорить не приходится. А глаза будто вся душа из них смотрит.