Калигула лишь хмыкнул в ответ, занятый изучением другого столь же смертоносного документа.
– Гай, Поллион – неудачный выбор, – негромко заметил мой муж.
Калигула поднял голову. Мало кто посмел бы обратиться к нему просто по имени, но оба его собеседника имели такое право, и поэтому брат не вспылил, а лишь молча отмахнулся от слов Виниция.
– Он пользуется популярностью, не опасен, как писатель и оратор никогда не имел притязаний на власть, да и с тобой не спорил, – добавил Лепид.
– Более того, – подхватил Виниций, – он один из немногих сенаторов, которые поддержали твою идею насчет очищения сената. Не правильнее ли будет закрыть глаза на его мелкие проступки ради сохранения его лояльности?
Калигула снова поднял голову, вырвал из рук Лепида протокол, быстро пробежал глазами нужные строчки и вернул документ другу.
– Да, проступки мелкие, но и наказание мягкое: кровь Поллиона не прольется. Однако я вырежу из тела сената все червоточины до последней, и не важно, кем они меня считают.
Лепид и Виниций беспомощно переглянулись.
– Если ты его уничтожишь, а именно к этому ведет приговор, то создашь себе новых врагов, – вздохнул Лепид.
– Я больше не создаю себе врагов, я только вывожу их на чистую воду, – огрызнулся Калигула. – В этом городе, побитом чумой, они прячутся за каждым углом.
Тогда мой муж и наш старый друг обратили взоры на меня. Но я, сидя в темном углу со свитком в руках, лишь пожала плечами, так как помочь ничем не могла. Я утратила влияние на брата, а если бы и имела, то знала: сейчас даже боги не сумели бы заставить его переменить решение.
Поллион не погиб и в результате доказал, что способен выжить в тот шторм. Однако распоряжение навсегда вычеркнуло его из числа сторонников Калигулы.
Даже вне сенаторского сословия люди, достигшие высоких постов, лишились в результате судебных разбирательств своих должностей. Исключением являлись мой муж и наш давний друг Лепид, а также еще несколько человек вроде Вителлия и Веспасиана, которые твердо стояли на стороне императора и помогали ему творить хаос в рядах сенаторов и знати. Освобождающиеся посты, даже ключевые для империи, отдавались вольноотпущенникам. Калигула знал, что они навсегда будут благодарны и преданы ему за такое возвышение. Например, с Геликона, бывшего телохранителя Тиберия, полностью сняли обвинения в участии в заговоре: его меч, как оказалось, украли, а сам он имел более чем надежное алиби и свою должность управляющего сохранил. Другой такой новый вольноотпущенник, Каллист, быстро стал важной фигурой в суде. До сего дня мне не известно, какой именно пост он занимал, но находился почти всегда где-то рядом с императором, расточая льстивые улыбки и довольно потирая руки, словно ростовщик, пересчитывающий деньги. С первого же взгляда я прониклась к нему неприязнью, как когда-то к Эннии, и пыталась предупредить брата. Но он не желал ничего слушать, особенно про Каллиста, который был нужен ему для новых атак на сенат.