— Тимофеев! — сказал наконец Борис Аркадьевич. — А ну-ка подойди ко мне со своими вещичками.
Сережка обернулся. Он хотел сказать, что не брал и даже не видел денег, когда Венька показывал их ребятам, но учитель торопил:
— Быстро, быстро!
Без брюк, в длинной до колен рубашке, с охапкой одежды в руках Сережка подошел к Борису Аркадьевичу и свалил ее у его ног. Но тут вдруг раздался чей-то изумленный голос:
— Да вот твои деньги! Чего же ты?
В секунду все повернулись в сторону говорившего.
— Я забыл, что положил их в ботинок… — начал выдавливать из себя Венька, — положил и забыл…
— Эх ты! — опять раздался тот же голос.
Вокруг зашумели.
— Ну, забыл… Что же тут? — оправдывался Венька, уже не разжимая кулака с деньгами. — Забыл…
Сережка все так же стоял без брюк, в длинной до колен рубашке, а рядом лежала его одежда.
Закончив на сегодня воспитание Гарика, Сережка вошел в сад. Подсыхал апрель. Чернели острые кусты голой акации, врезаясь в еще холодный по утрам воздух. Набухшие на деревьях почки, казалось, только и выжидали момента, чтобы распуститься, и небо, высокое, подсвеченное невидимым солнцем, купало в себе тонкие, белесые облака. Сережка знал, что облаков иногда не бывает — сколько раз видел сам — и тогда всю высь занимает сплошная синева. Но утро уступает место дню, и небо меняется. Во двор приходит больше тепла, или становится еще резвее ветерок, а в высоте остаются не только легкие облака, но и появляются тяжелые тучи.
Он посмотрел по сторонам и направился к лавочке, вокруг которой толпились ребята. «В картишки перебрасываются…» — отметил про себя Сережка. Карт, правда, у ребят видно не было, но быстрые движения их рук обмануть его не могли. Играли в очко. Незаметные карты переходили из рук в руки, удостаиваясь только мимолетных взглядов. Банк метал Женька, чернявый подросток из четвертого корпуса. У Женьки было еще два брата, и их всех троих звали во дворе мушкетерами, прибавляя к прозвищу каждого его имя: мушкетер-Женька, мушкетер-Валька, мушкетер-Славка. Про них рассказывали, что они даже играли в карты дома между собой — тренировались как бы… С Валькой, средним из мушкетеров, Сережка учился, в одной школе. У мушкетеров тоже не было отца, они тоже, как и Сережка, были безотцовщиной.
Безотцовщина… Это слово прочно входило в лексикон тех лет, заключая в себе что-то предостерегающее, иногда и опасное… Сколько ее было — безотцовщины — ребят, которых война лишила отцов. Они были в каждом дворе и в каждом доме, в каждой школе, да, пожалуй, и в каждом классе. Как выделялись эти ребята среди своих сверстников! Трудно сказать чем, но выделялись… Выделялись, пожалуй, своей потерянностью, которая чувствовалась в их молчаливых взглядах, своей независимостью. Матери работали… Безотцовщина днями носилась по улицам, привыкая к тому, что редко кто из взрослых от них что-то требовал. Разве что сделает замечание. Но и к замечаниям они привыкали, как привыкали все к тому, что они отпетые. А почему отпетые?