«Что же будет со мной?» — была вторая ее мысль.
И она, нимало не влюбленная в наследника российского престола, еще влюбленней прижалась к его плечу.
«Ах, какой великий у них амур», — подумала императрица, подобно большинству женщин обожавшая сводничать. «Милые дети, чем же они виноваты, что мать политическая дура».
Английский посланник лорд Тироули сообщал из Москвы в Лондон: «Я не имел покойной минуты, пока шло дело Шетарди, потому что поставлен был вопрос: кому победить — Англии или Франции. Когда мы открыли императрице его поступки и представили его не только опасным, но и с самой смешной стороны, то оно очень скоро на нее подействовало».
Великобританские подданные покупали у России две трети всей вывозимой пеньки, более половины всех кож, столько же льна, более трех четвертей всех полотен, по крайней мере столько же железа, весь поташ, большую часть ревеня, рыбьего клея, щетины и т. д.
6 июня маркиз де ла Шетарди получил предписание в 24 часа выехать из Москвы.
«Такой в Шетардии конфузии и торопности никогда не ожидали, — писал Бестужев к Воронцову, находящемуся при императрице в Троицком монастыре, — ни опомнился, ни сесть попотчевал, ниже что малейшее в оправдание свое принесть, стоял потупя нос и во все время сопел».
Граф Алексей Петрович Бестужев-Рюмин был возведен в великие канцлеры, а Воронцов Михаила Ларионович — в вице-канцлеры.
— Преподобие нынче в баньку поедут, — весело объявил дьякон, сидевший в седле лучше конного гвардейца.
— Что так?
— Сердцем болеют. Никольские мужики своих монахов поизувечили.
— Господи помилуй.
В селах и деревнях Никольского монастыря на Песноше, приписанного к Троице-Сергиевой лавре, крестьяне, «надорвав жилу терпения, взяли решимость отложиться от вечного рабства».
Черные помещики на беду свою, не дотерпев прихода солдат, попытались вразумить мужиков: сперва молитвенным гласом, а потом, запылав от мужицкого крика, ругательными речами.
Получилось неважно.
«У-у-у-ух, у-у-у-ух, — выл старшой монах Илия. — Не медведь же я, сыночки, не зверь дикой лесной, чтоб с рогатиной на меня».
«Хуже медведя, — отвечали мужики, — медведь скотину режет, а ты, батя, вроде как людей».
А в селе Рогачеве брата Василия, привязав цепью, купали в глубоком пруду.
«До осмых пузырей», — приказал рогачевский уговорщик, седой крестьянин с изможденным лицом и молодыми дерзкими глазами.
«Карась тину любит», — заявили девки, обесстыженные монахом.
Старцу же Иову из села Козельского взъерошили всю кожу на спине.
Суд у мужиков был Соломонов: каждая душа, выпоротая Иовом, отпускала старцу по пятку плетей. Мужики, бабы, девки и дети стегали козельского Малюту.