А в среду она вспомнила, что граф Гюленборг в Петербурге.
Это был человек средней красоты и среднего возраста. Ему нравились очень худые девушки. Он еще в Гамбурге обратил внимание на мальчишеские ноги принцессы Цербстской. «У вас лоб Сократа», — объявил он тогда Фике. Но девица в ту пору была влюблена в своего дядю с мокрыми губами и голосом, как военная труба.
В Россию человек средней красоты прибыл из Стокгольма с неприятным известием о свадьбе шведского наследника с принцессой Прусской.
«Преуспел», — Фридрих II, сводничавший двух немок для наследников северных стран.
Так строилась политическая безопасность не только в XVIII веке.
Граф Гюленборг приходил в комнату, обтянутую красной материей, садился против Екатерины и, слегка покачиваясь в вытертом кресле, заводил речь о добродетели, свойственной древним грекам и римлянам, но не свойственной русскому двору.
Так как Екатерине нравились глаза графа, под серым спокойствием которых она угадывала волнение, и нравились сухие губы, казавшиеся горячими (так меняются вкусы), то и речи о добродетели были ей не скучны, если даже и слушала она их не всегда внимательно.
Может быть, потому, что великая княгиня очень редко открывала рот, граф называл ее «философом в пятнадцать лет».
Екатерина приняла прозвище с удовольствием.
Марья Андреевна Румянцева говорила домашним: «Все швед ходит, чтоб питаться страстным зрением на немку нашу; но вредов не производит».
* * *
Граф произнес прекрасную тираду о добродетельном Бруте.
О Бруте, про которого Юлий Цезарь сказал: «Я не знаю, чего желает этот молодой человек, но все, чего он желает — он желает страстно».
О Бруте с низким лбом и высокой душой.
О Бруте, писавшем Антонию: «Советую тебе подумать не о том, сколько жил Цезарь, но о том, как мало он царствовал».
О Бруте, заявившем Цицерону: «Ты намереваешься ввести умеренное рабство, тогда как предки наши не терпели и кротких деспотов».
Граф произнес прекрасную тираду, пересыпанную извлечениями из Плутарха.
Великая княгиня так заслушалась господина Гюленборга, что даже сочла его коленные чашечки за ножки кресла.
Она смотрела на сухие губы, казавшиеся ей губами Демосфена, ожидая с трепетом, что они еще изрекут о римлянине, побеждавшем своих врагов не оружием, но нравственностью. Впрочем, для Гая Юлия Цезаря добродетельному Бруту все-таки понадобился меч.
— Как жаль, сударыня, что вы должны выйти замуж за великого князя! — воскликнул Демосфен из шведского посольства.
Какое прекрасное заключение!
— Почему? — наивно спросила Екатерина.
Не отвечая на вопрос, поставленный достаточно прямо, граф вспомнил Платона и без колкости согласился с его словами, «что человек любящий — божественнее человека любимого». Следует заметить, что у великого грека это сказано несколько в ином смысле.