Да, каюсь, воспользовался послезнанием. В жизни бы не определил, что она там колдовала. Зато про смерть я не шутил, если бы она перенапряглась в ближайший месяц, то умерла почти сквибом годам к тридцати. Если бы не додумалась пройти лечение. Я аккуратно взял руку девушки и начал обматывать её длинной жемчужной нитью.
— Вот и все. Тридцать дней, до новой луны ничего сложнее бытовых чар не колдуй. Как ты будешь выкручиваться на практических уроках, мне плевать. Надо же как-то тебя воспитывать, так что освобождения ты не получишь ни от меня, ни от мадам Помфри. Думать надо до, а не после. Ладно, ты наплевательски относишься к своему здоровью, но зачем других подставлять? Из-за тебя многие могли серьезно пострадать.
Гермиона пристыженно опустила глаза, стиснула зубы, но сдержалась. И ничего не сказала.
Я покачал головой, развернулся и даже успел сделать несколько шагов к выходу, когда Рон растерянно выдал:
— Он что, так и уйдет? Он же всех сдаст!
Ребята загомонили и заступили мне дорогу. Выглядели они решительно. Я хмыкнул и скрестил руки на груди. Смешные.
— И что же вы мне сделаете?
— Подпиши вот этот пергамент, — Гарри протянул мне лист со списком фамилий и говорящим названием.
— Серьезно? Армия Дамблдора? А директор-то в курсе? Не в курсе? А что же вы его тогда подставляете?
— Мы никого не подставляем, — набычился Рон, краснея и сжимая кулаки.
— Это как сказать. Если это, — я тряхнул пергаментом, — кто-то увидит, то проблемы в первую очередь будут у него, не у вас. А у Дамблдора и так жизнь не малина.
— Его никто не увидит, — вздернула нос Гермиона.
— Зачаровала, солнце мое? — ласково спросил я, поднимая на нее взгляд, и сделал очень умный вид. — Судя по отпечатку чар, что-то из разряда проклятий кожных покровов. И условия снятия завязаны на время… Примерно несколько лет… Точно больше трех, но меньше десяти. Угадал?
Гермиона смутилась под взглядами окружающих.
— Стоп, пергамент заколдован? — раздался испуганный возглас.
— А то ж! Вы думали, в сказку попали? Будет вам всем урок: нельзя подписывать непонятные бумажки.
Что примечательно, не возмущались только чистокровные и некоторые полукровки, остальные отвечать за свои поступки явно не хотели и вовсю галдели, обвиняя девчонку.
— И вы бы хоть название сменили. И проклятье не панацея. Наказание есть, а предупредить разглашение никак? Те же чары конфиденциальности чем не угодили? Или у Лавгуд бы спросили, у нее папа издатель, наверняка много полезного для зачаровывания знает.
Тихушница Лавгуд нашлась не сразу и на всеобщее внимание только потупила глазки.