Последний при появлении Жюля встал и подошел к нему. Отвечая на поклон нашего повара, князь протянул ему руку.
– Je veux, Jules, me réconcilier avec vous, voulez-vous?72– спросил князь.
– Je veux bien, je veux bien, monsieur le prince, – отвечал весело Жюль, – il ne faut pas se fâcher toujours73.
– Alors buvons à notre réconciliation74, – наливая два стакана какого-то хорошего красного вина, и подал один стакан Жюлю. Они чокнулись и выпили.
С тех пор князь Долгоруков стал опять ездить к Герцену и никогда не упоминал о прошлом.
Когда мы поселились в Женеве, там было много русских, почти все были нигилисты. Последние относились к Герцену крайне враждебно. Б\льшая часть из них помещалась в русском подворье пли в русском пансионе госпожи Ш., той самой, которая за несколько лет до нашего переезда на континент приезжала к Герцену в Лондон с мужем и писателем Михайловым. С тех пор многое в ее жизни изменилось: муж ее давно уехал в Россию, жил где-то в глуши и постоянно писал в журналах. А Михайлов был сослан. В год или два разлуки с Михайловым она не только успела забыть его, но и заменить Серно-Соловьевичем (младшим).
Я потому позволяю себе говорить об отношениях госпожи Ш. с Михайловым и Серно-Соловьевичем (младшим), что это было в то время всем известно и она этого не скрывала. Интерес не в сплетнях, не в интригах, а в последствиях, о которых я хочу рассказать. Серно-Соловьевич был моложе нее: горячий, ревнивый, вспыльчивый, он устраивал госпоже Ш. бурные сцены, и она стала его бояться. Когда у нее родился сын, чтобы покончить все отношения с Серно-Соловьевичем, она решилась окрестить ребенка и отослать его на воспитание к мужу своему. Ч. и Л. помогали в этом, по-моему, бесчеловечном деле: не могу понять, какое право имеет мать, не оставляя ребенка у себя, отнять его и у отца? После отъезда ребенка Серно-Соловьевич был вне себя, грозил убить госпожу Ш., врывался к ней в комнату и становился в самом деле страшен. «У меня забрали всё! – говорил он с отчаянием. – Теперь я ничем не дорожу». Не знаю, как госпоже Ш. удалось, для своего успокоения, поместить Серно-Соловьевича в дом умалишенных, но это несомненный факт. Вероятно, друзья его помогли. О, Пушкин, ты был прав! Легче обороняться от врагов, чем от друзей.
Раз вечером мы сидели втроем в столовой: Огарев, Герцен и я; вдруг дверь быстро отворилась, вбежал человек с растерянным видом; он огляделся по сторонам, а потом упал на колени перед Герценом. Это был Серно-Соловьевич, я узнала его тотчас же.
– Встаньте, встаньте, что с вами, – говорит Александр Иванович тронуто.