На этой основе, охватывая большие географические и культурные границы, Вирджиния Вульф в «Своей комнате» (1929) предвосхищает книгу Эме Сезера
«Дневник возвращения в родную страну» (1938), когда она шутливо упрекает
свою женскую аудиторию и, далее весь женский мир, в том, что им не удалось
создать ничего, кроме детей.
«Молодые женщины – скажем так… [в]ы ничего не открыли
стоящего. Не покачнули ни одной империи, не бросили в бой ни
одной армии. Пьесы Шекспира по-прежнему принадлежат не вам, и
не вы приобщаете варварские народы к благам цивилизации. а
оправдание ваше? В ответ обведете рукою улицы, площади и леса
планеты, кишащие черным, белым и цветным народом, занятым в
общем круговороте — кто делом, кто любовью, и скажете: у нас
много другой работы. Без наших рук моря остались бы
нехожеными, а благодатные земли пустыми. Мы выносили,выкормили и дали детство этому миллиарду шестисот двадцати
трем миллионам человек, насчитывающихся сегодня по
статистике, а на это, согласитесь, нужно время»2
В этой способности низвергнуть унизительный образ женственности, который
был построен путем отождествления женщин с природой, материей и
2перевод издательства «Прогресс», Москва, 1992.
21
телесностью, заключается сила феминистского дискурса о теле, пытающегося
высвободить то, что придушил мужской контроль над нашей телесной
реальностью. Однако представлять себе освобождение женщин как
«возвращение к телу» — это заблуждение. Если женское тело – как я
утверждаю в этой работе – не ограничивается областью репродуктивной
деятельности, которая присваивается мужчинами и государством, и было
превращено в инструмент для производства рабочей силы (со всем
сопутствующим в виде сексуальных норм и правил, эстетических канонов и
наказаний), то тело – это место фундаментального отчуждения, которое может
быть преодолено лишь с упразднением трудовой дисциплины, которая
определяет его.
Этот тезис также справедлив и для мужчин. У Маркса в портрете работника, который чувствует себя дома только в своих телесных функциях, уже
интуитивно присутствует этот факт. Маркс, однако, не смог передать масштаб
атаки, которой подверглось мужское тело с приходом капитализма. По иронии
судьбы, Маркс, как и Мишель Фуко, подчеркнул производительность власти, которая держит трудящихся в подчинении – производительность, которая