Я приблизился к Сарычеву, постоял за его спиной, но позвать не решился…
Лежа на кожаном сиденье машины, я всматривался в темноту, ожидая возвращения Дмитрия Борисовича. На порог вышла Верочка, несколько раз позвала меня, потом, испугавшись чего-то, захлопнула дверь… Света не погасила…
Глядя на освещенную дачу, на тень женщины, обращавшейся к невидимому собеседнику, я понимал, что это Верочка, что спрашивает она, естественно, меня, и конечно же, о Сарычеве, покинувшем нас, но тогда кто же тот, лежащий на кожаном сиденье машины и все это наблюдающий?! Тоже — Я, только ДРУГОЙ Я?!
В ту ночь я не мог знать, что прозрел таинственную истину; мне казалось, что я сплю, и в следующий миг я и впрямь уснул, по-детски слюнявя мягкую кожу, а утром Верочка сказала мне, что Дмитрий Борисович на дачу так и не вернулся…
Целыми днями лисья старуха сидела у нас, рассказывая Верочке всю правду о людях, почему-то эту правду скрывавших. Никогда она не смотрела ни на свою собеседницу, ни на меня — стул располагала так, чтобы сквозь цветные стекла витражных окон опознавать появляющихся на стыке двух аллей…
По просьбе Верочки она принесла даму из другой колоды взамен порванной и, казалось, осталась жить на нашей даче, впрочем, без малейшего корыстного интереса — она даже от чая категорически отказывалась.
Не смутил ее и неожиданный приезд Иваши и Гапы. Гапа властно взяла Верочку под руку, вытащила на участок, гуляла, высоко поднимая уже слоновьи ноги, о чем-то говорила, дирижируя рукой, сжатой в кулак…
Иваша гладил меня по голове:
— Ну, теперь все образуется…
Он всегда так говорил, и я, не обратив внимания на особый тон, привычно склонил голову.
И вдруг заметил презрительную усмешку лисьей старухи.
— ЧТО? — спросил я ее взглядом.
А получилось вслух.
— Все теперь образуется, Игорек, — повторил, не конкретизируя, Иваша, не видя, что старуха, торжествуя, отрицательно покачала головой…
Она ушла и больше не появилась…
Ерофеевы засиделись у нас до позднего вечера, ужинали, пробовали вишневую наливку, выдаваемую за домашнюю, а когда стемнело, надумали остаться…
Словно наедине, они вели друг с другом разговор, что выбраться из Серебряного Бора почти невозможно, хотя и оставаться ночевать неловко, места, правда, много, и если есть постельное белье…
Верочка, не дослушав их, взяла со стола недопитый стакан чая и, неся его перед собой, словно свечу в вытянутой руке, направилась в спальню…
Иваша и Гапа растерялись, замолчали, а тут еще и я, чтобы сделать неловкость невыносимой, вышел вслед за Верочкой…
Верочка дверь не закрыла, света не зажгла, опустилась на постель, извлекла ноги из туфель, посидела молча, неподвижно, потом из ящика тумбочки достала знакомый мне флакончик — без снотворного она уже давно не могла заснуть, попыталась вытряхнуть на ладонь две таблетки, а когда высыпались почти все, испуганно глянула на меня…