Горел полный свет, постель была под покрывалом. Верочка в вечернем платье, в котором она принимала гостей, лежала на ковре, запрокинув голову. Я мгновение, не отрываясь, смотрел на нее, потом закричал диким голосом, которого сам не услышал, и бросился колотить в дверь кабинета Сарычева.
Никто не отзывался, и тут я решил, что и он мертв.
Я отступил на несколько шагов и бросился на дверь всем телом. В этот момент она распахнулась, и я влетел в Сарычева, который, при всей его мощи, пошатнулся от удара. И тут же цепко схватил меня твердыми холодными пальцами.
— Ты пьян?! — с хриплым изумлением произнес он.
— Она умерла! — завопил я и, вырвавшись от Сарычева, бросился в спальню.
Сарычев вошел следом… Я, боясь приблизиться, показывал рукой в сторону распростертой Верочки. Он смотрел не на нее — на наполовину пустой флакончик, лежащий на тумбочке рядом с недопитым стаканом воды.
— Успокойся, — сказал он, гипнотизируя меня беспощадным взглядом, — она жива…
— Я вызову «скорую»!
— НЕТ! — отрезал он и посмотрел на меня как на лишнего свидетеля.
Меня объял ужас, хотелось спрятаться, исчезнуть, не быть… Сарычев вышел в коридор, набрал номер, негромко сказал: — Приезжай немедленно — Вера отравилась…
Наступила пауза.
Я посмотрел на Верочку, наклонился и поцеловал ее в закрытые глаза. Как она мечтала раньше, чтобы я хоть раз так ее поцеловал, но я не только не делал этого, я избегал и ее поцелуев, ласк, всяческих проявлений нежности. И вот поцеловал впервые…
Сарычев вернулся, пододвинул кресло, сел в ожидании.
Я всхлипывал. Сначала он не обращал на мои всхлипывания никакого внимания, потом не выдержал:
— Пойди в уборную, сунь два пальца в рот!
Я покорился: одна мысль о том, как я это сделаю, вызвала во мне физическое ощущение непреодолимой тошноты — меня вырвало… Потом долго сморкался, потому что нос оказался полностью заложенным, из глаз текли слезы…
…Чеховский приехал очень быстро. Я слышал, как выливали тазик за тазиком, затем неверные шаги по коридору — я понял, что Верочка жива. Мне очень хотелось выйти, обнять ее, взять за руку, но я боялся Сарычева…
Уже светало, когда стукнула дверь — это уехал Чеховский. Сарычев оставался в спальне, периодически шлепал на кухню, лилась вода, и снова возвращался к Верочке. Ранним утром до меня донесся тихий разговор, слов не было слышно, однако по интонации он мне показался мирным. Сарычев оставался подле Верочки до той поры, пока она не уснула, и лишь тогда отправился в мою комнату и, не раздеваясь, бросился на диван и тоже заснул, измученный тяжелой ночью…