Он остановился в нескольких шагах от входа, огляделся, щурясь от яркого света, и повернулся к наместнику. Пилат оценивающе оглядел его ладную худощавую фигуру, бедный потрепанный наряд и долгим изучающим взглядом задержался на лице. Иуда ответил тем же. Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза.
– Подойди ближе, – приказал наместник, с легкостью переходя на арамейский.
Арестант сделал несколько шагов, небрежным движением отбросил назад волосы, с интересом осмотрелся и замер, глядя на наместника. Даже связанные руки не помешали ему принять изящную непринужденную позу. Пилат усмехнулся. Спокойная уверенность этого человека, непроницаемый холод его изумрудных глаз производили впечатление.
– Как твое имя? Откуда ты родом? – спросил он без всякого выражения.
– Мое имя Иуда. Я из Иерусалима, – прозвучал в ответ красивый низкий голос, в котором звенели металлические нотки.
«Зелот из Иерусалима – еще интереснее!» – отметил про себя наместник и продолжил бесстрастно:
– Знаешь, за что тебя арестовали?
– Легионеры не сочли необходимым объяснить, игемон, – иронически ответил еврей. – Надеюсь, ты исправишь это.
Это была намеренная дерзость, Пилат увидел, как насмешливо искривились губы арестанта. Он нахмурился.
– Полагаю, ты напрасно начал с такого тона. Хорошо, я объясню, если настаиваешь. Тебя обвиняют в принадлежности к преступному сообществу людей, именующих себя зелотами или сикариями, бунте против власти Рима и убийствах. Что ты скажешь на это?
– А что ты хочешь услышать, игемон?
Пилат стиснул кулаки, нахмурился еще больше. Лицо Иуды осталось бесстрастным.
– Я хочу услышать, признаешь или отвергаешь ты обвинения.
– Для тебя это имеет значение?
– Что ты хочешь сказать?
– На днях в Иерусалиме снова была попытка возмущения, ведь так? Значит, ты, игемон, должен найти виновника и сурово покарать его для острастки. А кто же лучше годится для такой роли, чем зелот – бунтовщик и убийца.
– Я понял тебя. Хорошо же ты думаешь о римской власти!
– Тому есть причины, – сдержанно ответил арестант.
– Хм… И все-таки я хочу знать, признаешь ли ты обвинения.
– В какой-то мере, игемон. Все зависит от времени.
– Что ты имеешь в виду? – римлянин удивился не только странному ответу, но и грамматическому термину, запросто употребленному оборванцем.
– Время, в котором предъявлены обвинения, прошлое или настоящее?
– Какая разница?
– От этого зависит мой ответ, игемон. Если время настоящее, я решительно отвергаю все обвинения, если прошлое – мне не остается ничего другого, как согласиться с ними.
– Что за глупая шутка! Ты решил поиграть со мной, иудей?