– Вовсе нет. Я говорю серьезно, игемон.
– Тогда объясни свои ребусы!
– Это очень просто: в прошлом я действительно был зелотом, активным членом братства, но уже много лет не принадлежу к нему, не имею с ним ничего общего.
– Ты лжешь! Из вашего «братства» так просто не уходят. Мне известно, в него вступают на всю жизнь.
– В жизни чего только не бывает, игемон. Но я же не отрекаюсь. Этого не достаточно?
– Более чем достаточно. Но зачем ты признался? Знаешь, наверно, это – смертный приговор.
– Конечно, знаю. А что было делать – изворачиваться, лгать? Начни я все отрицать, ты поверил бы мне?
– Ты прав, не поверил бы. И все-таки я не понимаю твоего спокойствия. Я умею ценить мужество, но такое впечатление, что ты нарочно ищешь смерти.
– Нет, игемон, смерти я не ищу. Зачем? Она сама тебя найдет, когда будет угодно Богу. Просто меня в какой-то мере утешает мысль, что твой гнев обрушится на меня, а не на толпу остолопов, которые завтра могут попасть под горячую руку легионеров, если сегодня ты не усмиришь город казнью бунтовщика. По вашим законам я заслужил смерть. – Иуда пожал плечами. – Если уж попался – делай свое дело. Наместник ответил не сразу. Несколько секунд он пристально смотрел на арестанта.
– Хм… Благородно. Но поверить в такое самопожертвование трудно, иудей. В чем же подвох?.. Кстати, почему ты не сопротивлялся при аресте?
– Не хотел еще больше злить вас. Я отлично знаю, что вы устраиваете, когда убивают ваших солдат. Спастись самому и стать причиной гибели других – я так не умею.
– Ого! Ты считаешь, что мог бы справиться с пятью легионерами? – Не считаю, а знаю, игемон, – невозмутимо ответил Иуда. – Приходилось.
Наместник задумался. Беседовать больше было не о чем: обвиняемый признался, оставалось только вынести приговор. Но Пилат почему-то совсем не желал так быстро отпускать этого иудея, который, вопреки доводам рассудка и чувству долга, вызывал у него симпатию. Он молча смотрел на Иуду: изумрудные глаза были по-прежнему непроницаемы, по губам скользила ироническая усмешка. Но еще что-то неуловимое было в этом странном лице с резкими чертами, отмеченном длинным кривым шрамом у правого виска. Пилат знал: стоит ему сейчас произнести приговор, этот необычный человек насмешливо улыбнется и уйдет, чтобы со спокойным достоинством принять позорную мучительную смерть. Римлянину вдруг захотелось отдалить это мгновение. Пауза затянулась.
– Развяжите его.
Один из легионеров живо исполнил приказ.
– За это спасибо, игемон. Руки действительно совсем затекли, – радостно произнес Иуда, разминая распухшие кисти.