– Почему три? И с чего ты решил, игемон, что я получил образование?
– Не смеши меня! Безродные оборванцы, которых в Иерусалиме хватают каждый день за совершение очередной глупости, не разговаривают, не держаться как ты. Твоя речь, манеры, суждения выдают человека не только знатного, но и учившегося кое-чему, кроме вашего Закона. А в том, что ты знаешь греческий и этот ваш священный язык[44], даже глупо сомневаться.
– Ты прав, игемон. Но я говорил: в жизни чего только не бывает.
Их диалог прервала тяжелая четкая поступь легионера. На террасу вошел могучий солдат со знаками отличия центуриона. Его загорелое лицо было некогда разрублено ударом меча. Солдат отдал честь и почтительно замер перед наместником.
– Руфус, ты знаешь этого человека. Что ты можешь рассказать о нем?
– Не совсем так, игемон, – ответил центурион. – Мне не известно его имя. Но однажды на наших глазах он усмирил толпу, которую двое бунтовщиков, подстрекали к возмущению, и спас человека, которого собирались забить камнями.
– Что?! Ты не ошибся, центурион?
– Нет, игемон. Я прекрасно запомнил его и узнал сразу же.
– Что скажешь, Иуда, центурион действительно не ошибся?
– Действительно. Все было так, как он сказал. Не думал, что он запомнит меня. Да еще и узнает – два года прошло.
– Расскажи, что произошло, Руфус, как можно подробней.
– Это случилось после здешнего праздника Песах[45]. Мы несли обычный дозор, когда сообщили, что на площади у Храма возникли волнения, может произойти инцидент. Я взял десяток человек, поспешил туда. Мы увидели, что толпа, возглавляемая двумя бунтовщиками, собирается побить камнями человека, по облику степенного и богатого. Они кричали всякую чушь, половина из них, кажется, была еще во хмелю после празднества. Мы пытались остановить их, но не могли, их было не меньше сотни, они не пропускали нас, даже смели угрожать, а у нас был приказ не применять силы и оружия без крайней необходимости, мы не могли действовать решительно, хотя тот человек умолял нас о помощи.
– А кто он был, вы так и не узнали?
– Узнали, игемон. Зажиточный иерусалимский торговец, уважаемый в городе человек, очень состоятельный.
– Уважаемый человек! Тогда за что его хотели убить?
– Не знаю, игемон. Разве поймешь этот народ! Они кричали об оскорблении закона, дружбе с Римом…
– Его зовут Леви бен Захария, – вмешался Иуда. – Зять священника Иосава, один из крупнейших торговцев благовониями. Ведет дела на широкую ногу, торгует с аравийцами[46] и финикийцами[47], с вашими купцами не боится сотрудничать, даже, по-моему, имеет небольшую лавку в Риме. Для зелотов это вполне достаточный повод к убийству.