В комнате повисла тишина.
— Картина получается странная, — нарушил молчание Лапочкин. — Этот… господин… э… э… э… любовник покойника якобы знал о приезде Трусова. Готовился, медвежьей мордой запасался. Но проник тайком. Спрятался и под покровом ночи явился на свидание в номер, где и сотворил свою мерзость, заснув потом сном праведника.
— С ним мы разберемся позже, — пообещал с неприязнью следователь, — улики против него неопровержимые, но все-таки в соответствии с требованиями либерализма мы должны помнить о презумпции невиновности…
— Совершенно верно, господин Тернов, совершенно верно, — подхватил Лапочкин, сложив морщины на лице в одобрительную гримасу. — Надо бы опросить прислугу.
— Этим займетесь в следственной камере, всех туда вызвать, — распорядился Тернов, — а пока, господин Чудин, сообщите мне о своих постояльцах.
— Охотно, ваше высокоблагородие, охотно. Учет не только в книге, но и в моей голове, память отменная. Половина номерочков пустует. И номер 6, и 10, смежные с этим несчастным. В номере 17 проживает господин Коптев, московский стряпчий, а в 19-м — Забродин, тверской мясник. Оба пожаловали вчера, следом за господином Трусовым, вечная ему память. На первом этаже народец попроще: два студента, Горин и Преображенский, затем учителишка из Клина, по фамилии Розоперов. Еще есть супруги Белкины. Из Саратова, из чиновников. Да землемер-пьяница Чакрыгин. Тот уж с полгода обретается в столице. В Курск возвращаться не думает, плату вносит исправно. Этот ночами шастает по злачным местам, возвращается поздно.
— Так, наверно, этот… э… э… э… задержанный вместе с вашим курянином за полночь и явился, а ты не заметил, заспал, — с упреком оборотился Тернов к швейцару.
— Позвольте возразить, ваше высокоблагородие, — загудел Кузьма Гаврилыч, — как же такого толстяка не приметишь? И Чакрыгин тощенький, за ним не спрячешься. Да и трезвый я был, Богом клянусь.
— Ну, я вижу у вас тут и порядочки, — не выдержал Лапочкин, — одно появляется невидимо, другое исчезает. Как же понять, что верхняя одежда задержанного исчезла бесследно?
— Петр! Петр! — Чудин обернулся к поредевшей толпе. — Где ты, черт?
— Тут я, Яков Тимофеич, слушаю да на ус мотаю, — откликнулся Петр, крепкий малый в косоворотке, жилетке и шароварах. — Про одежу ничего не знаю.
— Вы первым проникли в номер и обнаружили труп? — строго спросил малого Павел Миронович.
— В номер не проникал, а ключом отпер. Да с порога без оглядки бежать припустился, едва энтого тряпичника увидел. Медведя в постели узрел, верно, а одежу не помню.