У развилки, где одна дорога уходила от основной на юг, колонна остановилась. Переговорив с генералом Байовым, командующий принял решение следовать на Гумбиннен. Сейчас этот маршрут казался ему и короче, и, главное, безопасней.
Когда он принимал парад гвардии 5 сентября, ему уже было известно о трагедии Самсонова и его армии. Он знал, что 29 августа дивизии 13-го и 15-го корпусов 2-й армии попали в немецкое окружение и были разгромлены в районе Комусинского леса, поблизости от местечка Танненберг. В ночь на 30 августа генерал Самсонов, оказавшийся в котле, застрелился. Известия эти чрезвычайно взволновали Ренненкампфа, но он не показывал вида. Он отчетливо понимал, что теперь немцы быстро перебросят войска по сети железных дорог, переформируются и попробуют захватить его армию в клещи или рассечь на части фронтальными ударами. Но он, Ренненкампф, в отличие от Самсонова, который завяз в административных делах на востоке империи, все десять лет после Японской войны командовал лучшими боевыми корпусами армии, а потом и Виленским округом. Он прекрасно знает Восточно-Прусский театр боевых действий, и он выведет армию без больших потерь.
На параде Ренненкампф держался бодро, приветствовал гвардейские части, вручал награды офицерам, произносил речи, а сам пребывал в страшном напряжении, постоянно думая над сложившейся обстановкой. Нужно было выбрать момент для начала отвода войск так, чтобы, с одной стороны, не опоздать и не дать себя окружить, а с другой — не получить обвинения в трусости или хуже того — в предательстве. Он знал, что такое возможно. Плохая разведка и полное отсутствие координации со стороны командования фронтом не позволяли ему верно и надёжно оценить обстановку. Приходилось рисковать, принимать решения в условиях неопределённости. Всё это приводило его в бешенство. А может, за этим стечением обстоятельств, этой тяжелейшей ситуацией стоит рок, тяжкий рок, который преследует его? Но за что, чем он прогневил небеса? Он — солдат, и он воевал с врагами России. Но может, это аукнулся тот январь 1906 года в Маньчжурии и Чите, когда он подавлял восстание, продвигаясь вдоль железной дороги и наводя порядок железной рукой? Тогда он имел дело не с внешними врагами, а с русскими рабочими и солдатами. Негоже боевому генералу воевать со своим народом, но долг перед царем превыше сомнений, действовать он должен решительно, без сантиментов. Но и тогда он, в отличие от своего напарника генерала Меллера-Закомельского, пытался не допускать расстрелов без суда и следствия. Не всегда получалось, но все-таки он пытался. Чем же он виновен? Может, расстрелом ссыльного большевика Александра Попова на станции Борзя в Маньчжурии? Или те семьдесят семь смертных приговоров, вынесенных в Чите, тяжко нависают над ним? И что, теперь этот рок будет висеть над ним до конца жизни? Для него в те дни не имело никакого значения, большевики ли они, эсеры или меньшевики. Он имел приказ царя, а они являлись врагами Империи. Да, он действовал стремительно и жёстко, но без этого расползающийся бунт не остановить, и жертв было бы в несколько раз больше. Нет, нет, нельзя ставить это ему в вину, он только исполнял свой долг. Только долг.