20 марта я поехал с посланником в монастырь Воскресения, находящийся милях в десяти от Москвы. Тамошний храм построен по точному подобию Иерусалимского, что стоит над Гробом Господним, и сам Святой Гроб посреди храма совершенно такой же величины и устройства, как в Иерусалиме, а у дверей его [такой же] камень. Посланник Юль говорил, что это подражание вполне и во всем сходно с теми [моделями Иерусалимского храма], продающимися в Александретте и на всем Азиатском побережье Средиземного моря, которые он видел, когда в молодости там путешествовал.
Во время (этого) моего пребывания в Москве я снова старался поддерживать отношения со всеми профессорами тамошней гимназии, в особенности же с моим хорошим другом Феофилактом Лопатинским.
29 мая[434] пустились мы во имя Господне в путь в Турцию. Через Россию и казацкую Украину мы ехали безостановочно. В настоящее время столица в Украине Глухов, ибо прежняя столица, Батурин, разрушена в последнюю войну, после того как гетман Мазепа перешел с большим числом своих людей на сторону короля Шведского. В Глухов головы коменданта и гетманского министра были (наткнуты) на шесты, (а) тела положены на колеса за так называемую измену (этих лиц) царю. Я имел честь поцеловать руку у тогдашней гетманши. Это была красивая и весьма вежливая женщина. Вообще все казаки отличаются в такой высокой степени учтивостью и скромностью, что в тех краях [то есть в России] это кажется невероятным. Во время этого путешествия я проехал в 2½ мили от Полтавы, получившей широкую известность благодаря великому поражению шведов.
26 июня мы прибыли в Киев. Тут я имел случай увидать знаменитые Киевские пещеры с могилами святых. Потом я купил печатный план (этих пещер), с описанием (их) по-латыни, и изданное по-славянски житие важнейших из (киевских) святых с гравюрами: обе книги приобретены мною в самом Киеве. (Окрестности города представляют) самую прекрасную и плодородную местность, какую мне случалось видеть. Не говоря уже о множестве великолепных монастырей, в Киеве находится многолюдная академия, заключавшая незадолго до моего приезда тысяч шесть studiosis. Ректором ее был мой добрый друг, упомянутый Феофан Прокопович, ставший в тот год путевым духовником царя.
14 июля мы отправились далее, но вследствие узости дороги в течение (целого) дня не могли перебраться через ужасно высокую гору (под самым Киевом). В то время как повозки наши стояли одна за другой на узкой дороге, к нам подъехал верхом один русский; он хотел проехать поскорей, но это было невозможно, так как наши повозки никак нельзя было сдвинуть, что я — будучи тут, как и при всех подобных случаях, распорядителем, и доказал ему ясно. Но он (по) неразумию требовал, чтоб мы очистили ему дорогу, сбросив с горы (наши) тяжелые возы. При этом он тратил понапрасну много слов, (угрожал) действиями и в конце концов со скверными ругательствами опередил меня, — вследствие чего я так разгорячился, что очертя голову пустил (свою) добрую татарскую (лошадь) по крутому скату, чтобы перенять его, и если бы лошадь не была умнее своего (господина), то я, без сомнения, упал бы вместе с ней с высокого обрыва и разбился бы вдребезги; но она села на свой зад и медленно сползла по скату до (самого) дна обрыва…