В последнее время у нас вообще начали открывать забытых прозаиков. Лет пять-шесть назад открыли прозу Давида Фогеля, особенно роман «Семейная жизнь». Фогель родился в 1891-м. Потом, года два назад, открыли Аарона Реувени, родившегося в 1886 году, а буквально в последние недели — Дова Кимхи (1889). Все они относятся к предыдущему литературному поколению, по сравнению с Прейгерзоном. Хагит Гальперин в своем предисловии к «Неоконченной повести» пишет о вкладе Цви Прейгерзона в новую ивритскую литературу. Это правда, он-то свой вклад внес, да только новая ивритская литература его не приняла. И вот этот вклад, так сказать, до сих пор лежит и ждет, когда же его примут, а вклад-то великолепный! — чему я и посвящаю свое выступление.
Давайте не будем заблуждаться: Цви Прейгерзон — не какой-нибудь инопланетянин, не экзотический дар, прилетевший к нам из другого мира. Думать так о нем было бы ошибкой и замедлило бы его принятие. Цви Прейгерзон — это недостающее звено в ивритской литературе, он заполняет тот самый промежуток, который мы ощущали все эти годы, — вакуум где-то между Агноном и Хазазом. Он, на самом деле, та самая страница прозы, которой так недостает в поколении Авраама Шлёнского и Хаима Ленского (Ленский, правда, остался в России, но его поэзия принадлежит к поколению Шлёнского). Мы все ведь еще помним, как радостно и как жадно Шлёнский и его компания встречали первые рассказы более младшего поколения поэтов, родившихся в 20-е годы, — потому что в этом поколении поэтов не хватало прозы, вот что я называю недостающим звеном. У меня есть такое впечатление, что вообще вся израильская литература после 20-х — 30-х годов выглядела бы иначе, если бы Цви Прейгерзон приехал сюда и писал бы и печатался здесь.
Я уже упомянул, что у нас были две, так сказать, колонны, господствовавшие над общим пейзажем: — с одной стороны — Агнон, с другой стороны — Хазаз. Они местами в чем-то совпадали — например, в том, что много черпали из традиционных источников, — но по своей литературной сути они были противоположны, а между этими противоположностями недоставало середины, промежуточной колонны. Когда вы читаете Прейгерзона, как он пишет о еврейском местечке, как он пишет о революции и о Катастрофе, вы вдруг видите: да это же то, чего нам не хватало все эти годы! — простой правды, хорошей реалистической прозы, с множеством персонажей, достоверной, жизненной, не прячущейся за аллегориями; у нее есть и свои тайны и глубины, но по крайней мере в верхнем своем слое она ясна и понятна, и она передает жизнь одновременно со всех сторон: сюжет, персонажи, страх, эротика, горе, большой общий масштаб и маленькие антисемитские моменты. Общий его стиль — это реализм, эпический размах, непосредственность выражения и язык без маньеризма, и давайте признаемся самим себе, что, читая Прейгерзона, вы вдруг замечаете маньеризм Агнона и маньеризм Хазаза, и душа ваша просто отдыхает, когда вы читаете реалистические, ясные и понятные, при всем богатстве и красоте их языка, рассказы Прейгерзона.