Она долго звонила в дверь.
Наконец Антонина Павловна открыла.
– Ты ушла, потом пришла, что случилось? – Свекровь сонно протирала глаза.
На ее правой руке сияла бриллиантовая «маркиза».
– А? – только и спросила Марина, уставившись на кольцо.
– В смысле? – не поняла свекровь.
Марина схватила себя за руку, левой за правую. Потом ощупала задний карман джинсов.
– Идите к черту! – вдруг крикнула она.
Свекровь ни чуточки не обиделась, но возразила:
– Какому черту я нужна? Сама иди.
* * *
Войдя в тамбур, Марина остановилась и покосилась направо. Туда, где была глубокая темная выемка.
Сердце билось так, что уши лопались. Было совсем тихо.
– Эй! – шепотом позвала Марина.
Из темноты что-то стало виднеться.
– Это ты? – спросила она темноту.
– Я, – ответил черт. – Иди сюда.
– В приспо́дню? – спросила она, как дворничихина дочь Наташка.
– На секретном метро кататься, – объяснил черт.
– А не расстреляют?
– Да и наплевать! – засмеялся он. – Пароль: как теткиных кошек звали?
– Агриппина, Мессалина, Фаустина и Цезония.
– Правильно! – сказал черт. – Ну, пошли.
О последнем свидании и милосердии
ко дню учителя
– Меня спросил один из вас, – сказал однажды учитель. – Спросил: что может быть горше последнего свидания? Ах, последнее свидание, одноименный рассказ Бунина! «Я готов был отдать пятнадцать лет жизни за свидание с тобой, а потом ты уехала в Москву, не видя меня, поглощенная своими мечтами, уверенная в своем счастье, а потом, конечно, роли переменились, ну да теперь все равно, конец…»
А можно и без дворянской скорби, – продолжал учитель, – можно дешевый гостиничный номер в незнакомом городе, вымоленная, выползанная на коленях последняя ночь перед ее отъездом навсегда, за границу, к надежному хорошему человеку, утром пустая постель, на площади напротив торговки разложили на клеенках свой залежалый товар… Можно и дорогой номер, пожалуйста, если деньги есть. Можно дома или на даче. Хуже всего в квартире друга, который громко говорит по телефону в соседней комнате, пока вы тут обнимаетесь, целуетесь, сливаетесь в единое тело в самый последний раз.
Но, – говорил учитель далее, – но есть кое-что горше, тоскливее, безнадежнее, обиднее. Что же? Предпоследнее свидание, дети мои. Обманчивая надежда, что это еще не конец, что впереди что-то есть. Что мы сегодня ляжем в постель, нам будет хорошо, а утром расстанемся ненадолго, зная, что скоро сойдемся снова, и снова будут любовь и счастье. Но внутренне, но бессознательно мы знаем и чувствуем, что в будущем у нас осталась только одна встреча, и дальше конец. Поэтому фальшивая беззаботность предпоследнего свидания гораздо горше, чем трагедия последнего.