В Риге юноше вспомнилось детство, вспомнилось, как он, работая у Ликснея, бегал в соседнюю кондитерскую за крошкой от пирожных. Только такие лакомства и были тогда ему по карману.
Однажды он забрался на чердак, чтобы порыться в старых книгах, и нашел тетрадку. Еще мальчишкой он там написал, что, когда у него будут дети, он станет покупать им много игрушек, белых булок и кренделей.
Эдуард пошел к директору Рижской художественной школы — известному латышскому художнику-пейзажисту Вильгельму Пурвиту, — и тот разрешил ему пользоваться школьной студией. Здесь Берзин готовил работу на конкурс в Петербург, надеясь поступить на архитектурное отделение Академии художеств. Здесь и познакомился с Эльзой Миттенберг.
Ей тогда, в декабре четырнадцатого, исполнилось девятнадцать, и она была очень хороша собой.
Их классы оказались рядом. Разговорились во время перерыва между занятиями, и Эдуард дал девушке в серебристом платье горсть вареного гороха. Она смутилась и сказала, что до новогоднего праздника еще много дней: ведь только под Новый год по старому обычаю латыши на счастье дарят друг другу крупный серо-коричневый горох.
Они стали часто встречаться, вечерами гуляли на Бастионной горке — в самом живописном и поэтичном уголке Риги.
Как-то мимо них прошла уже седая супружеская пара. Они тихо шли рядом, чуть-чуть касаясь друг друга. Звуки шагов затихали, теряясь в дали тенистой аллеи. Легкий ветер шевелил листву старых лип и молодых берез. А Эдуард и Эльза молча сидели на любимой скамейке и смотрели вслед старикам.
Вдруг он сказал:
— И мы когда-нибудь будем так гулять в старости…
Эльза задумчиво улыбнулась. Она верила, что Эдуарду суждено осуществить свою мечту: он будет непременно писать картины и создавать прекрасные дома. А старость так бесконечно далека.
В январе пятнадцатого года, когда кругом уже полыхала война, Эдуард пошел в армию вольноопределяющимся.
— Ну что ж, — сказал он Эльзе на прощание. — Грудь и крестах или голова в кустах. Но я вернусь, Эльза. Обязательно вернусь!
В начале шестнадцатого он приехал на день с фронта. И опять они пошли на Бастионную горку.
Был тихий зимний вечер. Они присели на скамейку около канала.
Эдуард наклонился к Эльзе и тихо шепнул:
— Я люблю вас…
Она сделала вид, что не расслышала, и переспросила:
— Что вы сказали?
Эдуард молчал: так трудно было собраться с духом и повторить слова еще раз. А Эльза ждала. Тогда он обнял ее и поцеловал…
…Он вернулся с фронта георгиевским кавалером и прапорщиком.
— Значит, грудь в крестах, а не голова в кустах, — пошутил Эдуард, вспомнив день, когда он расставался с Эльзой.