Какая бы из этих новостей ни оказалась верной, ни одну из них нельзя сообщать Эльзе. Это твердо решил Алмазов, перебирая тревожные листки телеграмм, только что принесенных в московское представительство Дальстроя. Об этом он не скажет даже Ольге.
Но Эльза не могла не чувствовать: от нее что-то скрывают. Уже давно почтальоны не приносят от Эдуарда ни писем, ни телеграмм в домик по 1-му Труженикову переулку. Каждый день Эльза справлялась о судьбе экспедиции, приходила в представительство, к Алмазовым. Но ничего не было.
Ничего! Это самое страшное. Черная пустота, которая может скрыть все…
Время для нее остановилось, хотя по-прежнему весь день был заполнен делами. Ольга и Белла часто заставали ее за вязанием большой шерстяной шали с каймой. Она начала ее вязать сразу после проводов Эдуарда и надеялась кончить за время разлуки.
Эльза мечтала о том, что поедет к Эдуарду на Колыму и займется там фотографией, как на Вишере. Мечтала, надеялась и боялась подумать о том, что все может быть совсем иначе.
Когда становилось не по себе, она садилась за рояль и играла. Эдуард особенно любил Чайковского, Масснэ. Иногда играли его любимые вещи в четыре руки с Марией Калнынь, которая жила у Берзиных. Вместе легче жить ожиданием.
Эдуард много лет назад нарисовал картину: красные и белые розы на темном фоне. Такие же, как те, что Эльза подарила ему, когда он уходил на германский фронт, как те, что она принесла на Северный вокзал…
Сценки из ребячьей жизни украшали веселую детскую: девочка с яблоками, мальчик, умывающийся из таза, и все это залито солнцем.
Масляные краски хранились в красивых коробках: Эдуард надеялся, что придет еще время заняться живописью и с любовью поглядывал на них. Книги по архитектуре с прекрасными иллюстрациями и рихтеровская готовальня также ждали своего часа.
Все в этой комнате сделано Эдуардом или напоминает о нем…
Мирдза, Петя и Лиля-Кузнечик тоже было приуныли, глядя на грустных мам. Но их интересовало совсем другое. Прежде всего черный лакированный «роллс-ройс». Но «роллс-ройс» оставался для детей недосягаемой мечтой. Никакими силами нельзя было уговорить шофера, добродушного Яна Круминя, чтобы он покатал их: папа строго-настрого запретил это.
Пусть ходят пешком, и «роллс-ройс» этот вовсе не для увеселительных прогулок. Слова Эдуарда Петровича были для Круминя законом, и он был неумолим.
Столь же заманчива шашка в серебряных ножнах, стоявшая в углу за письменным столом. Ею наградили отца за то, что он помог раскрыть заговор Локкарта[30]. Наградили драгоценной шашкой, но золотых ножен не нашлось тогда во всей Республике. И еще его наградили орденом Красного Знамени, а потом, на Вишере, орденом Ленина, но куда спрятал ордена папа, было неизвестно.