Он слышал, как батюшка вел службу, как пели великолепно подобранными голосами пять певчих, как влетал над всеми голос батюшки, отраженный от стен великолепной акустикой, а он все смотрел и мысленно говорил:
— Спасибо!
Очнулся, когда все присутствующие дружно запели «Отче наш», и с изумлением начал подпевать, оказывается, где-то в памяти хранилась эта молитва, запомнившаяся в детстве, и вдруг ожила!
Вскоре служба закончилась, батюшка начал благословлять подходящих к нему прихожан, а сам поглядывал на Козырева. Баб Таня, подвела к нему девчушек, потом подошли Лёшка с Валей, а Иван все стоял.
Калинин негромко сказал:
— Я всех отвезу и приеду за тобой!
— Знаешь, мне хочется пройтись пешком!
— Тогда я приду, ты пока про девчушек договорись!
Народ расходился, и Козырев подошел к батюшке, как-то незаметно с детей разговор перешел на него самого, и впервые после гибели жены и сына, Иван ничего не скрывая рассказывал этому невысокому пожилому человеку всё. Он говорил и понимал, что вот так вот высказаться он не смог бы ни с кем, а здесь в церкви прорвало, и уходила ноющая боль из души.
Отец Федот долго молчал, потом сказал:
— Я видел, у Вас были слезы, это очень хорошо, Ваша душа очистилась. Вы сильный человек, но и сильный человек может под влиянием обстоятельств сломаться, Вы столько боли в душе носили, сейчас же Ваш нарыв прорвался, станет легче! Господь и Божия Матерь не оставят Вас и Ваших внуков, поверьте, всё наладится. А ушедших отпустите, они там, на небесах только порадуются! Незримо они всегда возле вас!
Козырев прокашлялся и спросил, что за икона, возле которой он стоял.
— Божья Матерь Скоропослушница!
Договорились о крещении девчушек. Иван поинтересовался самыми необходимыми нуждами, батюшка пояснил, что нужны строительные материалы, никак не хватало средств отреставрировать придел.
— Поможем! — пообещал Игнатьич.
Спросил есть ли в продаже так понравившаяся ему икона «Скоропослушница», купил три для всех. Попрощавшись, вышел, постоял во дворе и пошел на улицу, с облегчением ощущая себя таким небывало бодрым.
Неспешно идя по Аксёновке, Иван осматривался — добротные дома, цветы, кусты — чисто, но, вот, в Каменке было как-то праздничнее, веселее, не хватало красок ярких, или это после раскрашенных домиков Каменки так казалось.
Выйдя на околицу, углядел быстро идущего по тропинке Калинина, свернул ему навстречу.
— Давай, Калина, посидим, вон, на бугорке!
Сели на пригорок… с Малявки доносились гомонящие детские голоса, ветерок чуть покачивал полевые цветочки, высоко в небе заливался жаворонок.