Абстракция прав человека — и есть самая главная угроза их применению на практике. Основная причина в том, что в утверждении абсолютного значения индивида и в то же время равенства индивидов, признанных по существу тождественными друг другу, налицо противоречие. Если все индивиды стоят друг друга, если они, по большому счету, тождественны, если все они «такие же люди, как остальные», вряд ли можно признать личность каждого из них уникальной, ведь они представляются не незаменимыми, а, напротив, вполне заменяемыми. Поскольку они уже не отличаются своими частными качествами, значение будет иметь только их большее или меньшее количество. Иными словами, абстрактная равноценность обязательно вступает в противоречие с заявлением об абсолютной уникальности субъектов: ни один человек не может быть одновременно «уникальным» и в то же время по существу тождественным любому другому. И наоборот, невозможно утверждать уникальную ценность индивида, считая безразличными его личные характеристики, то есть не определяя то, чем именно он отличается от других. Мир, в котором все друг друга стоят, — это не мир, в котором «ничто не стоит жизни», а, напротив, мир, в котором сама жизнь не стоит ничего.
Эту проблему отчетливо разглядел Алексис Токвиль, который напрямую связал рост значения равенства и риск обезличивания в социальной жизни[118]. Позднее она была проанализирована и Ханной Арендт, которая показывает, что полагать человека в качестве чистой абстракции — значит повышать его уязвимость. «Парадокс, скрывающийся в утрате прав человека, — пишет она, — заключается в том, что последняя случается именно в тот момент, когда человек становится человеком вообще […] не представляя ничего иного, кроме своей собственной уникальной индивидуальности, которая, в отсутствие общего мира, где она могла бы выражаться и действовать, теряет всякое значение»[119].
Воспроизводя тезис Ханны Арендт, Андре Клэр подчеркивает «отношение между утверждением абстрактных всеобщих прав и неспособностью прав человека гарантировать самое элементарное уважение к людям как личностям. Собственно, в учении прав человека и тезисе об абстрактном равенстве не учитывается именно то, что не бывает действенных прав без признания различия разных существ. Вот о чем речь: права человека могут быть только правами единичности […] Конечно, из этого следует относительность этих прав, связанная с их действенностью, то есть относительность исторического сообщества. Но дело не только в этом: речь о метафизическом тезисе, то есть тезисе об онтологической разнице: принцип права не в человеке и даже не в базовой всеобщей субъективности, поскольку право есть элемент мира; только онтологическая разница, не признаваемая утверждением абстрактного равенства, придает правам человека всю полноту их смысла, признавая первым делом трансцендентность уже сформированного мира значений […] Речь идет вовсе не об абсолютном праве каждого на отличие, а о признании того, что лишь права, укорененные в традициях и в опыте сообщества, обладают реальной силой»