.
Несложно напомнить здесь о том, что то самое общество, которое во что бы то ни стало стремилось утвердить права индивида, на деле ввело в строй как нельзя более обременительные механизмы коллективной гетерономии. Теперь мы знаем, что два этих феномена всегда сопутствовали друг другу, хотя бы потому, что лишь государство, быстро ставшее государством всеобщего благосостояния, было в состоянии сгладить пагубное влияние распространения индивидуализма на ткань общества. Но вмешательство государства во все сферы жизни противоречит автономии воли, которая, как считается, должна обосновывать ответственность субъектов права.
Марсель Гоше отмечает: «Освобождение индивидов от первичного принуждения, которое связывало их с сообществом как предшествующим им принципом порядка и при этом окупалось весьма эффективными иерархическими отношениями между людьми, вопреки здравому смыслу и его прямолинейным выводам, не снижало роль авторитета, а, напротив, постоянно способствовало ее расширению. Бесспорная свобода действий, полученная индивидами в самых разных сферах, никоим образом не воспрепятствовала и даже, наоборот, неизменно благоприятствовала формированию обособленного от сферы гражданской автономии и дополняющего ее административного аппарата, все больше отвечающего за руководство коллективом в мельчайших подробностях его жизни […] Чем больше увеличивается право людей на определение своего общества, тем больше организующая деятельность бюрократического государства, прикрывающаяся тем, что именно она гарантирует им осуществление этого права, на самом деле лишает их этой способности»[121].
Что можно сегодня сказать о «царстве прав человека»? В современной жизни вопрос об основаниях практически больше не ставится. Наши современники перестали обосновывать права природой человека с тех пор, как стало известно, что до жизни в обществе не было никакого «естественного состояния», и особенно когда выяснилось, что «природа», если она вообще может нам что–то сказать, ведет в направлении, которое принципиально отличается от идеологии прав. Но не стали наши современники и кантианцами. Скорее, они стремятся сохранить понятие «достоинства», отделив от него любое представление о нравственном законе. «Уважать достоинство другого человека, — отмечает Пьер Манан, — значит уже не уважать то уважение, которое он питает в себе самом к нравственному закону, а все больше уважать сделанный им выбор, каков бы он ни был, покуда в таком выборе осуществляются его права»[122].
Говоря точнее, современная тенденция заключается в превращении в «права» всевозможных требований, желаний или интересов. Индивиды в пределе должны иметь «право» на удовлетворение какого угодного запроса, уже потому, что они могут его сформулировать. Сегодня требовать своих прав — значит просто пытаться максимально увеличить свои прибыли. Появление фигуры потребители прав стыкуется, таким образом, с экономическим идеалом человека, занятого исключительно увеличением полезности. «У