Пули, кровь и блондинки. История нуара (Васильченко) - страница 100
Как в нуаре, так и в неонуаре семьи иногда хранят страшные тайны. Кадр из фильма «Лора» (1944)
Если говорить о сцене встречи Кросса и Гиттеса, то в ней есть масса интереснейших моментов. Остроумие и ирония в этой части киноленты используются как защитный механизм, который применяется обоими персонажами. Однако, как и можно предположить, подобная защита — всего лишь временная мера, она не может быть долговечной. Реальность перестает быть смешной, когда наружу выплывает страшная кровосмесительная тайна престарелого миллионера.
На практике же разговор Кросса и Гиттеса — это взаимный допрос, попытка исследовать друг друга, стремление вытащить из собеседника как можно больше сведений. И каждый из персонажей уклоняется от прямого ответа, в буквальном смысле слова прикрываясь шутками. Первым к остроте прибегает Ной Кросс. Он делает это в тот момент, когда Гиттес заявляет, что именно он убедил Эвелин Малрей (дочь Кросса) в том, что ее муж был убит, а не погиб в результате несчастного случая. Кросс выказывает подчеркнутое удивление и тут же переключает внимание детектива на жареную рыбу, которую вопреки традиционным правилам в доме миллионера к столу подали вместе с головой. Детектив явно испытывает отвращение к пище, он едва притрагивается к ней («Надеюсь, курицу у вас к столу подают все-таки без головы»). Отталкивающего вида рыба — это метафора к ужасающе гадкой сути Ноя Кросса. Зрители подсознательно испытывают к нему отвращение, хотя еще и не знают о тайнах семьи Кросс-Малрей.
Обмен колкостями по поводу девиц — типичный для нуара прием.
Кадр из фильма «Гильда» (1946)
Обмен колкостями приводит к ряду непредвиденных последствий. Например, Гиттес начинает подозревать, что дело было вовсе не в воде и даже не в погибшем при странных обстоятельствах Холлисе Малрее как главе департамента водоснабжения Лос-Анджелеса. Детектив еще не понимает что происходит, но для него очевидно, что все нити преступления тянутся к Эвелин Малрей, именно она образует ядро загадки. Когда он показывает фотоснимки, на которых запечатлена ссора якобы давно не встречавшихся Ноя Кросса и Холлиса Малрея, богатей напросто игнорирует эти сведения, чем еще больше укрепляет подозрения Гиттеса. Персонаж Николсона в глубине души подозревает, что запечатленная на фотографиях перебранка спровоцирована обсуждением судьбы Эвелин, что отец и муж никак не могут поделить эту женщину.
Ключ к визуальному толкованию этой сцены кроется в крупных планах, в том числе отталкивающего вида жареной рыбы. Рыба и вода, как символы порочности, связаны со сценами у небольшого пруда с рыбками. Гиттес почти сразу же обнаруживает в нем ключ к разгадке тайны, но слишком поздно извлекает его из воды. Если же говорить о сцене на ранчо, то, вне всякого сомнения, Джейк Гиттес — это неподвижный центр, вокруг которого «танцуют» Ной Кросс и его слуга. Слуга — это не просто третье лицо, оценивающее шутки своего хозяина: его наличие расслабляет детектива, дает ему ложное чувство безопасности. На самом же деле это хитрая уловка: слуга — сообщник Кросса, помогающий богатею запутать Джейка. Не случайно слуга и хозяин «кружатся» вокруг своего гостя, как бы отвлекая его внимание, туманя его разум. Единство слуги и хозяина видно по синхронности движений и мимики, когда появляются мексиканские музыканты.