Удивительно, однако лишь теперь, летом 2011 года, я стал выяснять, что именно значит слово «деклассированный». Полистал советский словарь иностранных слов и прочел, что это «лицо, утратившее все основные классовые признаки, не принимающее участия в общественной жизни и производстве; морально опустившийся человек, связанный с преступным миром, к примеру, с профессиональными ворами и проститутками».
Вот те на! Получается, что все это о моих родителях и им подобных. Это о моей матери, которую я никогда не видел сидящей сложа руки. Если она не месила тесто, то готовила или стирала. Делилась последним куском с бедняками. И только по праздникам у нас бывало домашнее печенье, медовые пряники, бутылка вишневки.
Моему папе звание «деклассированный» полагалось за то, что из-под жилетки у него были видны цицес[12], и, главным образом, за то, что у него была бакалейная лавочка, из которой доносились запахи селедки вперемежку с керосином. Находилась она в подвале, таком холодном, что иногда даже летом возле прилавка приходилось ставить чугунок с раскаленными углями.
Талескотн с пришитыми по всем четырем углам цицес я не носил. Длинных локонов на висках[13] у меня тоже не было. А иначе хорош бы я был в глазах своих товарищей, сыновей водовозов, гонтарей, сапожников и бондарей. Им-то было чем хвастаться, а мне?
Не всегда удавалось без взятки присоединиться к такой компании, чтобы поиграть с ними в прятки или в пуговицы. Взяткой мог быть соленый огурец, который хрустел на зубах, несколько гречневых оладий или хотя бы вынесенная из дома наша пестрая кошка, причем от меня требовали, чтобы я позволил дернуть ее за хвост несколько раз.
Допустить такого я не мог и подрался из-за этого с мальчишкой моего возраста. За дракой следил сидевший на глиняной завалинке сосед. Когда мое лицо уже было расцарапано, а у противника из носа капала кровь, сосед разнял нас и объявил:
— Из вас обоих еще может выйти толк. Евреи должны уметь драться.
С моим «противником» Аншлом Штуклером наши дороги пересекались не только в местечке. Последние двадцать лет он живет в Америке и все время обещает, что вот-вот приедет в гости. К старости он стал ходить в синагогу, там иногда одалживает «Форвертс»[14] и потом сообщает мне свое мнение о моих публикациях.
Ходить в хедер[15] было запрещено. Представитель Евсекции[16] и активисты следили, чтобы с хедерами было покончено. Это им не всегда удавалось. Меламеда для младших, трех-четырехлетних детей, едва освоивших алеф-бейс[17] и только начавших читать на древнееврейском, я не помню. Мои воспоминания о хедере начинаются с Пятикнижия.