— Незачем нам было ходить, — шепнула Катица, наклонившись к матери: на них уже никто не смотрит, все хохочут над артистом. — Отдала бы не знаю что, только б не быть тут…
— Сиди, глупая! Увидишь, что будет в конце! Еще клянчить приползет!
Катица опустила голову. Она-то знает — все кончено. Ушла любовь, словно водой унесло…
После второго номера «галерка» почувствовала прилив вдохновения и решимость принять участие в концерте. Запела воинственную «Ой, хорваты, ой, юнаки!»[60], да с таким пылом, что стены дрогнули. Другой хор — наперекор этому — грянул на площади; пели те, кому не досталось места в зало.
Когда песня кончилась, на «галерке» началось какое-то сильное движение, и довольно скоро из общей массы выделилась статная, стройная фигура в городском костюме: Пашко Бобица. Он здоровался за руку по очереди со всеми выдающимися людьми «галерки».
Движение это постепенно достигло и рядов стульев. Говор в зале усилился, Нико обернулся посмотреть, в чем дело, — в этот момент шьор Убальдо пожимал руку Пашко. Из-за широких плеч последнего выглядывал, как всегда улыбающийся, Зандоме. Он подмигнул Нико — мол, видал, приятель, каков я! Что скажешь?
Какой триумф выпал на долю Пашко! Думал ли он когда-нибудь о подобном приеме? Мог ли он представить себе, что однажды весь город будет целый вечер толковать о нем? О нем, который уже смирился с тем, что после его смерти можно будет сказать только «жил — и умер»! И вот он — важная особа, столько взглядов с завистью и восхищением устремлено на него! Чья-то мощная рука, ухватив за вихор, вытащила его из болота обыденности. Поставила на возвышении и, сдается, собирается вписать, между теми двумя коротенькими словами, еще длинную, длинную историю жизни, удачной и похвальной!
И — какое удовлетворение, что все это происходит на глазах у Еры и гордячки Катицы!
«Ага, знать, крылышки-то опустила, — не без злорадства смекает наш герой. — Малость с лица спала, ну да ничего. Раздобреет. Так-то лучше, чем раздуваться от спеси. И тебе, старая, теперь, пожалуй, и Пашко хорош! На низенькую веточку слетели вы, душа моя! Посмотрим, чем теперь тебе будет пахнуть Пашко Бобица!» И он подкрутил усы, которые успели уже там, в городе, приобрести иной, новый фасон.
Размышления Пашко прервал Звонимир Стоянович, загребский артист. Он вышел, одетый для гостиной, с гениально встрепанной шевелюрой, серыми глазами победительно обвел загорелые личики наших красавиц, затем, поверх публики, устремил взор на Динко Лопатича, который, у входа в зал, составлял монеты столбиками. Наконец, низко поклонившись, Звонимир Стоянович произнес: