— Так! Но зачем он тогда приглашает лучшие семьи? Если ему интересно, пускай дает бал своим приятельницам. Полагаю, их столько, что и на два бала хватит…
— Ах, бедная моя шьора, что ж делать! Нынче в мире все идет неладно, — вздыхает шьора Кеке.
— Легко вам говорить! — вскипает негодованием шьора Андриана. — Но ответственность! Явиться, как ни в чем не бывало, без гарде-дамы[24], — что скажут люди? Нет у этого человека ни такта, ни рассудительности. Да и то сказать, в каких кругах он вращается! Тут и самый утонченный человек омужичится. Куда же дальше — еще танцевать пригласят…
— Ах, чего только не бывает на свете! — жалобно лепечет бедная шьора Кеке, закатив глаза к потолку.
Катица успокоилась довольно скоро. Уже и в висках не стучит, и искры перед глазами не пляшут. Огляделась вполне хладнокровно; смотрит, обсуждает, критикует про себя. В конце-то концов, ничего необыкновенного. Зал, правда, красиво убран — гирлянды, венки, драпировки. Надо ведь было прикрыть кое-где трещины по стенам, пятна, где отвалилась штукатурка. Много зеркал (все разной формы) придают залу приветливый, радостный вид; они служат Катице вторыми глазами, отражая оживленное движение. Стоят в зале бюсты Шеноа[25] и Прерадовича[26], висит большой портрет Старчевича; нет, все в этом зале ей хорошо знакомо.
Здесь много девиц из первых домов города, чьи матери — шьоры. Но видит Катица здесь и Франку, и Антицу, и Ельку: их отцов, правда, называют «мештре», но один — кузнец, другой — сапожник, и никого не смущает, не оскорбляет присутствие этих девушек. Неужели же она хуже, подлее них? Не так-то легко кому бы то ни было внушить страх Претуршам. А то, что они тежачки? Да, сказать, тежаками-то весь мир кормится. Без честных тежаков и эти так называемые господа недолго протянут…
Катица приободрилась. Вдруг перед ней вырос шьор Зандоме, смотрит на нее с удовольствием.
— А, Претурши! Отлично! Что ж ты прячешься, Матия?
— Им, право, прятаться не нужно, — подхватил доктор, подошедший к Зандоме, и поправил свои очки.
Зандоме оглянулся на него, подмигнул, а доктор издал свой любимый звук: «Гумм!»
— Ну, веселитесь, детки, веселитесь, — подбодрил сестер Зандоме и, взяв доктора под руку, отошел.
— Славные девчушки, — сказал доктор, кивая головой. — Красотки, а, Зандоме?
— Это всем известно, — отозвался тот. — Жаль, нельзя к ним причалить…
— Нельзя? Да кто ж мешает?
— А вы взгляните на шьору Андриану. Позеленела, как трава. Стало быть — зависть, или еще что, бес ее знает. Даже я не могу осмелиться на большее, чем то, что я уже сделал. Завтра утром моя шьора Царета уже будет во всех подробностях извещена, что отмочил ее благоверный на балу.