— Па, ты уже пришел?
— Как видишь.
— Обещал маме раскладушку покупать, чтобы она ночевала на работе, а сам? Оба вы хороши.
— Критикуешь родителей, негодница? — он легонько хлопнул ее ладонью по мягкому месту.
— Па?.. Ну ты что? — округлила она глаза. — Одерни теперь юбку, а то никто кадрить не будет!
— Что еще за кадриль?
— Не кадриль, а кадрить. Ухаживать, значит.
— Танька, брось свои словечки, я их терпеть не могу!
— По-моему, нам это не грозит, — сказала Ирина Анатольевна, снимая фартук. — Зачастил к нам такой вихрастенький: то за тетрадкой, то задание забыл записать, то еще найдет причину…
— Толян? — Танька пренебрежительно передернула плечиками. — Он не в моем вкусе.
— Ох ты, господи! — поперхнулся чаем отец и спросил, стараясь не рассмеяться: — А что, есть уже кто-нибудь, кто соответствует этому самому твоему идеалу?
— Нет, пап, — чистосердечно призналась она. — Еще нет. Все они какие-то… — она повертела пальцем в воздухе, как бы раскручивая воображаемую пружинку, — необтесанные. Но это чепуха. У меня упражнение по русскому не получается. Ты поможешь мне?
— Еще разок попробуй.
— Пробовала. Целый час сидела.
— Ну, если час, тогда пойдем, посмотрим.
* * *
Перед партийным собранием Сафар Бекиевич поймал Иванову в коридоре.
— Маргарита Афанасьевна, можно вас на два слова?
— Ради бога. Пойдемте в учительскую.
— Нет, я хотел бы без свидетелей.
— Пожалуйста. А в чем дело?
— Если не секрет, — к каким выводам пришла комиссия?
Иванова неожиданно рассердилась.
— На собрании узнаете! Почему-то всем приспичило! Спрашивают, останавливают, просто проходу не дают! Учитесь, милый мой, у Ларионова: именинник, можно сказать, он, а за две недели ни разу не спросил, вроде его не касается.
Она бросила физика одного и направилась к дверям учительской, где уже собирались коммунисты.
Маргарита Афанасьевна Иванова работала здесь больше десяти лет, считалась одним из лучших преподавателей языка и литературы в городе, и мнение это, по-видимому, разделяли ее ученики, но как завуч целиком находилась под влиянием Ираиды Ильиничны.
Высокая, полная — платья на ней расползались по швам, — что называется, гвардейского сложения женщина, она обладала характером вялым, податливым, говорила на уроках и педсоветах сладким вкрадчивым голосом, не ходила, а плавала, была, как все крупные люди, сентиментальна и имела одну странность, о которой знала вся школа, — неизменно благоволила к мальчишкам, имеющим какой-либо физический недостаток. Останавливала их на улице, пичкала конфетами или покупала им мороженое, прощала любые шалости и проказы. Маленькие хитрецы в школе и во дворе дома, где она жила, беззастенчиво пользовались ее добротой и начинали усиленно хромать, едва завидев Маргариту Афанасьевну.