При этом самым вразумительным образом объяснил вред посылки туда наших частей и бо廎льшую целесообразность охранения столь важных районов именно союзными войсками, наиболее обеспечивающими сохранение там порядка.
Японцы сразу окрысились; они уже с самого начала стали на меня коситься, так как я сразу же осадил разных капитанов и поручиков, возомнивших себя начальством над русскими, являвшихся в штаб округа как в какую-то подчиненную им канцелярию и, видимо, к стыду нашему, уже привыкших к тому, чтобы мы перед ними гнулись и заискивали. Особенно распустились так называемые чины для связи, не стеснявшиеся врываться в кабинет начальника штаба без доклада и требовать немедленного представления им справок и объяснений.
Вступив в обязанности начальника штаба, я категорически воспретил давать союзникам какие-либо справки или сведения без получения на то моего или генерал-квартирмейстера разрешения, что стало быстро известно и возбудило неудовольствие зазнавшейся японской молодежи.
Из Харбина приехала Валя, видимо, там дочь Самойлова, муж которой капитан[1914] нашей 7 Сиб[ирской] стр[елковой] арт[иллерийской] бригады Цвиленев[1915] был утоплен большевиками-матросами в Евпатории вместе с десятками других офицеров.
Утопленных постепенно выкидывало на берег моря, где сидели вдовы и дети, бросаясь к каждому выброшенному трупу и стараясь отыскать своих близких; только на третий день Цвиленева нашла там своего мужа, отвезла его в церковь и пригласила священника для отпевания; последнее собрало кучу большевистских баб, которые, увидев на покойнике положенный на него офицерский Георгиевский крест, решили выбросить «золотопогонную падаль» на свалочное место.
Защищая труп мужа, Цвиленева упала в гроб и тут же сошла с ума; это отрезвило красных мегер, и они молча ушли.
По рассказам лиц, успевших проскочить из Омска на Иркутск и Харбин, егерская бригада была развернута в дивизию и пополнена омскими шкурниками, насильно собранными по приказу Сахарова и К>о, окончилось это бунтом, убийством офицеров и дезертирством к красным. То, что было весной в корпусе Каппеля, нас ничему не научило; по-прежнему не понимаем, что сейчас принуждением уже не заставить верно себе служить.
6 декабря. Утром меня осадили жены, а вернее, уже вдовы офицеров образцовой бригады, части которой были укомплектованы большей частью из владивостокской офицерской организации полковника Волкова[1916].
Что я мог сказать обезумившим от горя женщинам; все, что был в состоянии сделать – это отдать распоряжение впредь до получения каких-либо точных сведений выдавать им полное содержание их мужей.