Хотелось бы отметить, что методологические основания, необходимые для изучения наследия ученых-космистов, можно найти в их собственных трудах. Например, Вернадский называл такие способы постижения реальности: переживание мыслью и духом или мысль образами и картинами [см.: 2, с. 112]. Чижевский сформулировал целую теорию образа как способа познания. Кроме того, он ввел в процесс познания непременным условием метанаучные понятия ожидания и видения. «Только ожидаемое подвластно нашему мыслительному аппарату, – писал он. – <…> Ни опыт, ни математический анализ сами по себе, за редчайшим исключением, не имеют никакой познавательной ценности, если тот, кто прибегает к ним, ничего не ждет или ничего не видит, а пытается с помощью “спекуляций” что-либо открыть или изобрести» [3, с. 36–37]. Циолковский отмечал: «Сначала идут мысль, фантазия, сказка. За ними шествует научный расчет. И уже в конце концов исполнение венчает мысль» [4, с. 180]. Пирогов, размышляя над разными способами получения знаний, записал в своем дневнике: «Разве тот не живет и не достоин имени человека, кто твердо верит, крепко надеется, горячо любит и просто, т. е. ненаучно, и, так сказать, бессознательно знает? <…> Не должны ли мы все стремиться к приведению нашей жизни в гармоническое целое, то есть к равномерному развитию разных сторон нашей умственной и духовной жизни?» [5, с. 283].
Из приведенного следует, что для адекватного восприятия философских трудов, мыслей ученых-космистов к исследованию их творчества необходимо подходить с самой широкой позиции – космической, опираясь на все методы познания, как научные, так и вненаучные, то есть с позиции нового космического мышления. Тогда исследователь становится соизмерим или созвучен изучаемому явлению. Иначе неизбежны искажения в интерпретациях и толкованиях.
Исследователь русского космизма Вера Ильинична Алексеева в монографии «Космизм о мире, человеке и обществе» дает анализ методологии познания, заложенной в философии космизма. Она особо выделяет целостность познания, подчеркивает, что поверхностное мышление не способно познать фундамент вещей.
«При этом, – отмечает автор, – познание осуществляется с помощью ограниченного набора поверхностных схем, доступных уму, принимающему внешнее за внутреннее, видимое за глубинное, иллюзорное за истинное» [6, с. 15].
Приведу некоторые примеры такого ограниченного поверхностного отношения. Одно направление – это причисление явления русского космизма к чисто религиозным, оккультным, мистическим, идеологическим движениям с полным непониманием и игнорированием его философской и научной компоненты. Ярким примером такого подхода являются работы немецкого «независимого историка» [7, с. 445], как его называют, Михаэля Ха-гемейстера, который много лет пишет на темы русской культуры и русского космизма в частности. В статье «“Новое Средневековье” Павла Флоренского» он выносит этому великому человеку и могучему мыслителю такой приговор: «Попытки Флоренского заново “зачаровать” и мифологизировать мир представляются шутовством – когда он защищает геоцентрическую картину мира или стремится точно обозначить границу между небом и Землей; они раздражают – когда он поносит культуру Ренессанса или философию Канта; и они делаются опасными и негуманными – когда он находит носителей для сил хаоса, для союзников антихриста и для универсального, абсолютного врага, усматривая при этом благо в тоталитарной политической религии» [8].